фанфик

[Сехмет]

Автор: Сехмет ([email protected])
Название: Галатея мертва
Фэндом: творчество Лавкрафта («Случай Чарльза Декстера Варда»)/«Досье Дрездена» (сериал)
Пейринг: Джозеф(Чарльз)/Боб
Рейтинг: PG-13/R
Жанр: флафф/драма, смат
Предупреждения: AU по отношению к «Случаю», предполагающее полную гибель личности Чарльза, и воцарение Жозефа в его теле. Также – ООС обоих персонажей, упоминания о насилии, танатическая тематика на грани некрофетишизма, постмодернизм, преступное отсутствие стилизации, зато черт знает какие опыты со стилем. И у автора в голове опилки.
Дисклеймер: все принадлежит Карсону, Гроссману и Лавкрафту, я просто бедный кролик.


ГАЛАТЕЯ МЕРТВА

Если она мертвая, то значит ли это, что ее нельзя уже любить?

Ганс Гейнц Эверс


Понедельник.

Восстановленное тело неподвижно лежит на столе, и единственный признак теплящейся в нем жизни – размеренное дыхание. Мерцающие черно-серые тени, соткавшие эту плоть, уже почти полностью рассеялись.
Карвен с интересом ощупывает и осматривает, несомненно, одно из наиболее удачных на сей момент, своих творений – он именует их именно так, ибо так и не смог подобрать более подходящего слова – подмечая различия между тем образом, что использует его компаньон, и этой материальной формой, воспроизводящей его в последние секунды жизни. Желтые зубы, плохие десны, чрезмерная худоба, клеймо на лбу – все это вполне ожидаемо. Верхняя губа справа некогда была сильно повреждена, но, кажется, зажила задолго до смерти; из-под неровного края виден красивый, крупный клык. Правая рука – в ужасном состоянии: кисть и запястье были буквально раздавлены, но успели срастись, в отличие от пальцев, чрезмерная подвижность и чувствительность которых говорят о том, что они сломаны. Легко коснувшись рубцов на икрах – вне всякого сомнения, в момент казни они еще кровоточили – Карвен переводит взгляд на дух Ротберта, с деланным интересом наблюдающий за осмотром.
– Что ж, друг мой, полагаю, первую часть нашей работы можно считать завершенной. Мне впервые доводилось восстанавливать человека из одного лишь зуба, но, как мне кажется, все прошло удачно. Вы чувствуете с ним ментальную связь?
– Я не вполне уверен, – он склоняется к телу, и проникает ладонью в грудную клетку. – Может быть.
Отведя взгляд, чтобы не видеть, как золотистое сияние в месте соприкосновения сменяет блекнущие тени, Карвен улыбается: с тех самых пор, как он был вынужден покинуть Провиденс, былые способности точно ослабли – быть может, из-за того, что телу потомка не хватало механической памяти, и важные мелочи ускользали из ритуалов, а, может быть – из-за нервной обстановки, никак не дававшей сосредоточиться. Однако, сегодня он, несомненно, одержал победу.
Отступив на три шага от стола, Ротберт тихо говорит:
– Я сам выбрал эту казнь, знаете? По закону меня должны были сжечь на костре, но, в последний момент, предложили другое наказание, которое показалось мне менее жестоким.
Карвен, предполагая возможные несчастья, затягивает кожаные ремни на бледных запястьях все так же неподвижного тела:
– Да будут милостивы Древнейшие, и Вам воздастся за годы бесплотности.
Скрывая от самого себя, что связать нити, разрубленные многие века назад, гораздо сложнее, чем вселиться в чужое тело, как две капли воды похожее на собственное, он уходит, оставляя призрака наедине с мертвенно-неподвижной бренной плотью.


Вторник.

Во вторник, вернувшись от вдовы Сильвии Ленг, детей которой навещал четырежды в неделю, в качестве каникулярного репетитора по естественным наукам и латыни, Карвен поднимается к Ротберту, ждущему его на втором этаже выкупленного за скромную сумму дома. Дом этот прежде принадлежал большой семье, незаметно вымершей – последний ее член, старый холостяк Альберт с радостью избавился от старого здания, уже начавшего разрушаться.
– Оно было спокойно?
– Да, в отличие от большинства прочих. Ни единого движения, ни ночью, ни днем.
Удовлетворенно кивнув, Карвен берет со стола карандаш, тонкий блокнот, и начинает записывать характеристики тела, чтобы потом бережно перенести все детали в лабораторный журнал.
Ротберт наблюдает за каждым движением, молча и почти что отрешенно, словно единственно потому, что возвращение в темницу собственного черепа, сковывающую небытием, кажется ему несколько менее привлекательной перспективой. Нужно быть с ним очень близко знакомым, чтобы угадать – по взгляду, чуть заметной улыбке, переплетенным пальцам – что он сгорает от почти болезненного нетерпения, точно девственная невеста в ожидании первой брачной ночи.
«Все раны полностью зарубцованы, кожа имеет сероватый оттенок, и, предположительно, нездоровую структуру – несоответствующее возрасту отсутствие упругости, увеличенные поры».
Прервав письмо, Карвен наклоняется ближе к телу, расстегивает ремни – если в этих неприглядных оковах нет никакой нужды, лучше их устранить.
– А Вы были красивы, Ротберт, – он гладит правую бровь все также неподвижного «творения», а затем чуть оттягивает веко. Глаза открываются, точно у механической куклы. – Впрочем, я это уже Вам говорил.
– Верно. Не будь я, по Вашему мнению, красив, Вы, Джозеф, должно быть, не решились бы на этот опыт.
Их привычка к вежливому обращению – сильнее долгой дружбы, однако, Карвен полагает, что, если опыт завершится успехом, и Ротберт обретет плоть, их отношения, наконец, перейдут в ту сферу, которая позволяет фамильярное обращение.
– Должно быть, Вы взволнованы, коль скоро обращаетесь ко мне по имени, – замечает Карвен, переворачивая тело на бок, дабы продолжить работу.
«На спине – множественные следы от неглубоких ран, вероятно – следствие порок; также наличествуют трудноклассифицируемые шрамы – возможно, следы нападений крыс или же массивных кровавых узлов на плети», – пишет он, держа левую ладонь на ребрах, чувствуя, как, лишь чуть-чуть глубже, наполняются воздухом, а затем снова пустеют легкие.


Среда.

На третий день, как и всегда, Карвен впервые кормит «творение». Куриный бульон утром, и, если осложнения не последуют, жидкая овсянка вечером.
Одной рукой придерживая тело, и второй, как профессиональная сиделка или заботливая няня, раздвигая челюсти, чтобы просунуть внутрь ложку, Карвен смотрит на Ротберта, обеспокоенно шагающего по комнате.
– Глотательный рефлекс превосходен.
– Ваша работа превосходна.
Старомодные кружевные манжеты и тонкие усы, подчеркивающие женственную нежность четко очерченных губ, придают ему вульгарный вид то ли опереточного донжуана, то ли карикатурного мужеложца; не зная деталей любовной истории, окончившейся столь жестокой казнью, Карвен полагает, что любовь прекрасной Виннифред проистекала от восхищения немужественностью Ротберта, подобному тому чувству, что подвигло его самого на столь сложный, и, быть может, даже рискованный опыт.
– Вы необыкновенно щедры на похвалы в последнее время, друг мой. Неужели опасаетесь, что сможете огорчить меня настолько, что я откажусь от своих планов касательно возвращения Вам плоти?
– Вовсе нет. Просто Ваше усердие очевидно.
Поставив на подоконник полупустую пиалу, Карвен вытирает руки старой салфеткой, берет с низкого стеллажа одну из книг с потертым корешком и обтрепанными страницами, и, машинально сложив пальцы в защитный знак Вур, заново просматривает подробности избранных ритуалов.
Тело без души может существовать долго, но оккультная связь с духом может ослабеть, и тогда потребуется новое оживление, а оно, пусть и не считается грехом, и не запрещено Советом, но опасно, ибо те, что приходят из темноты, могут остаться – поэтому лучше будет начать работу сегодня же.
– Что сегодня с тканью бытия?
На секунду прикрыв глаза, Ротберт отвечает:
– Я думаю, нити готовы разойтись.
– Что ж, превосходно.
Они познакомились еще в те времена, когда Карвен жил в своем теле, а Ротберт служил одному идеалисту-южанину, пытавшемуся сделать мир чище с помощью магии. Благие стремления никогда не приводили к хорошему, и тот молодой чародей погиб, так и не принеся никому счастья – Карвен забрал наиболее ценные из его книг, и череп, служивший вместилищем души призрака.
– Встаньте у тела. А лучше – коснитесь его.
Душа, дух, свободный разум, личность – названий много, но суть одна: сама суть человека, отдельно от плоти и крови, как косточка плода, отдельно от мякоти.
Карвен произносит первые слова заклинания, и слышит чуть-чуть раздвоенный вскрик – как если бы призрак и тело одновременно испытали боль. Магия никогда не дает абсолютной уверенности, приходится действовать не глядя, но это безопаснее, чем беспокоить обитателей Бездны. Вероятность успеха крайне мала, но она стоит потерянного дня – нельзя слишком часто обращаться к живущим по ту сторону.
Было бы большой ошибкой считать несовместимыми любовь и осторожность.


Четверг.

В четверг юные Ленги отпускают репетитора раньше обычного, и Карвену не приходится жертвовать тем временем, что он сам себе отвел на подготовку к опыту, чтобы омыть тело и очистить лабораторный стол.
– По-видимому, все системы организма работают. Вы по-прежнему не ощущаете связи с телом?
– Крайне слабую и непостоянную. Боюсь, Вам все же придется прибегнуть к ритуалам, описанным в «De Vermis Mysteriis», или же…
Карвен скидывает испачканные тряпки в старое ведро, найденное в сарае – несколько часов спустя, когда они высохнут, их надо будет сжечь.
Ему случалось встречаться с романтиками, полагавшими, что научное открытие – особенно оккультное – это нечто подобное благословению, нисходящему с небес. Так дети верят, что мясо, подаваемое к обеду, сразу появилось в том виде, в котором принесла его с рынка кухарка, а не было когда-то частью живого организма, который двигался, дышал, чувствовал, быть может, даже мыслил. Пока мистики нескольких поколений мечтали, Карвен возвращал жизни, кромсал и сшивал души, среди запахов разлагающейся плоти, гноя, крови, мочи и испражнений, пота, и необъяснимых выделений, которые оставляли за собой приходившие из Бездны.
Он надеется, что недовольство, демонстрируемое Ротбертом при виде расчлененных для уничтожения тел или слизи, оставляемой на полу шогготами, происходит от манерности, а не брезгливости.
– Принн? Он полон неопределенности, и, боюсь, может привести к дурным последствиям. Я думаю, лучше будет опробовать один из методов фон Юнцта.
Последней четвертью некогда, должно быть, отличной простыни, едва смоченной в теплой воде, он протирает межъягодичную складку тела, бережно проводя подушечкой пальца по расслабленному отверстию. Возможно, покойная Виннифред и была единственной женщиной в жизни Ротберта, но помимо нее, несомненно, были и мужчины.
Прежде, чем вымыть руки и перейти к ритуалу, Карвен гладит тыльной стороной ладони чуть влажное, покрытое мелкими шрамами бедро – да, творение превосходно, как вылепленный Богом из глины Адам, как Галатея.
– А Вы нежны ко мне, Джозеф.
– Я… – Карвен готов поклясться, что на секунду в нем просыпается невинный дух бедного Чарльза. – Мне нравится быть нежным с Вами.
Почти минуту спустя раскрывая на нужной странице труд всей жизни одного из немногих подлинных историков и теоретиков Запретного Знания, он спрашивает:
– Разрешите ли Вы моей нежности перейти границы дозволенного обществом?
– Я бы хотел этого, – отвечает призрак.


Пятница.

В пятницу плоть и дух все еще разъединены, но Карвен не делает новых попыток, оставляя последний шанс грядущему дню. Он боится, что за удачу в воссоздании плоти придется заплатить неудачей – а она опасна, когда в мир могут войти живущие по ту сторону – и переносит последний способ, к которому решился бы прибегнуть, на более благоприятный день.
– Если мне не удастся достичь успеха завтра, то, боюсь, я вынужден буду признать свое поражение.
– Да будут милостивы Древнейшие.
– Аминь.
Карвен осторожно проводит кончиками пальцев по шее тела, а затем, наклонившись, целует его в губы, у самого шрама. Медленно трется носом о щеку, а потом обнимает за плечи обеими руками.
Мужчины всегда привлекали его сильнее, чем женщины, но в основе этого проявления любви более всего была та священная страсть, что всякий творец испытывает к своему созданию, родственная той, которая порой, вопреки приличиям и законам нравственности, порождает в отцах жажду сношения с дочерьми и сыновьями.
– Вы позволите мне?..
– Джозеф, – Ротберт склоняет голову, прикрыв глаза, – я полагаю, Вы намеривались, в случае успешного окончания сего опыта, вступить со мной в связь весьма определенного рода, и я открыл Вам взаимность этого стремления. С моей стороны было бы нелепейшим ханжеством отказать Вам в акте любви с моей плотью, Вами же воссозданной.
В этом витиеватом согласии почти незаметно предположение о неблагополучном окончании эксперимента – но Карвен слышит его, и принимает. Расстегивая рубашку, он думает о шансах, оставшихся после того, как труды графа д'Эрлетта, фон Юнцта, и даже загадочные ритуалы «Книги Эйбона» не принесли желаемых плодов.
Рывком залезая на старый, крепкий стол, как любопытный мальчишка, он гадает – насколько велика вероятность успеха, и может ли хоть один человек, пусть и с помощью неназываемых сил, соединить то, что было разделено по законам волшебства – но потом он начинает любовное соитие, и тяжелые мысли оставляют его.
Творение молчит, будто ничего не чувствуя, но стоящий во главе стола Ротберт неожиданно негромко стонет и, точно в смущении, закусывает губу.
– Вы чувствуете его? – Карвен замирает.
– Да. Прошу Вас, Джозеф, продолжайте.
Лучи вечернего солнца проскальзывают между штор, и ложатся на Карвена, золотя рыжеватые волоски на его спине и пояснице. Он продолжает медленные размеренные движения, сжимая руками ягодицы мертвенно-неподвижного тела, покрытые следами от крысиных укусов.


Суббота.

В субботу Карвен снова стягивает запястья и щиколотки творения ремнями, а затем чертит на полу символы из греховной книги Альхазреда, и читает псалмы, обращенные к Ползучему Ужасу, но все тщетно. Даже открывая Врата, он не может найти среди сотен отгадок, ту, что ему нужна, и ни Алгор, ни сам Безымянный не могут связать плоть без души с духом без плоти.
Он ожидал, что в случае провала последней попытки, из Бездны придут неисчислимые чудовища, но ему и в голову не приходило, что просто разочарование, осознание собственной неспособности сдержать слово, и одержать верх не только над физической природой, но и над законами магии, может показаться не менее страшным.
– …я властно призываю вас и повелеваю вам восстать, о могучие духи, обитающие в Великой Бездне, – в третий раз произносит он.
Кожа на груди и шее тела трескается, из носа, рта, ушей и заднего прохода течет кровь вперемешку с черной слизью, похожей на ту, что оставляют за собой твари, живущие по ту сторону Врат. Дух тихо стонет сквозь закрытый рот, как одинокое привидение из мистического рассказа прошлого века, и Каверн ничего не говорит ему – лишь снова и снова читает молитвы и заклинания, в пустой надежде на удачу, в которой сомневался с самого начала опыта.
Анабот, знающий тайны запретной некромантии, за которую можно расплатиться жизнью и посмертной свободой, как это сделал Ротберт, не является на зов, и лишь плотный туман выползает из двойного круга, минуя слова языка наг-сотха.
– Я разбиваю Твои оковы, печать снята, пройди через Врата и вступи в Мир, я совершаю Твой могущественный Знак!
Йог-Соттот молчит, а тело неожиданно выгибается, так, что все жилы натягиваются, и суставы хрустят.
Еще четверть часа спустя являются шогготы, и один из них успевает обхватить своими склизкими щупальцами скованную правую руку, и приникнуть одним из ртов к потрескавшейся, точно краска на солнце, коже.
К концу дня пальцы Карвена, стертые о страницы фолиантов, кровоточат, всякая вера в благополучный исход рассеивается, и он оставляет попытки. Взяв с письменного стола бритвенно-острый нож для бумаг, он нащупывает сонную артерию на шее тела, и говорит:
– Надеюсь, друг мой, Вы меня простите.
На этот раз Ротберт не издает ни звука, хотя связь с телом достаточно сильна, чтобы и эта боль передалась ему. Карвен совершает знак Коф, запечатывающий Бездну, и уходит, не оборачиваясь.


Воскресенье.

На следующий день Карвен – игнорируя почти что ласковое «Джозеф, прошу Вас» – оборачивает череп Ротберта белым полотном, и прячет на чердаке, за сундуком со свадебным платьем женщины, когда-то бывшей счастливой, и умеревшей в своей постели, окруженная родственниками, много лет назад.
Несомненно, он влюблен в Ротберта, но так же несомненно и то, что мысль о жизни рядом со свидетельством своей неудачи была бы для него невыносима.

* * *

В последующие семь лет он продолжит эксперименты по воссозданию тел умерших, и неоднократно вернется к идее воссоединения разделенных души и тела, однако, так и не найдя описаний успешно закончившихся подобных опытов, решит, в конце концов, оставить прошлое в прошлом.

Fin.

@темы: творчество Говарда Филлипса Лавкрафта, слеш/яой, фанфики, Dresden Files