Переводчик: Аллегрос
Бета: Bergkristall
Гамма: Astreya777
Оригинал: Once You Are Real by rivertempest, разрешение на перевод получено
Размер: миди, 5 372 слова
Фандомы: Гарри Поттер, Dungeons & Dragons
Пейринг/Персонажи: Северус Снейп, Гермиона Грейнджер, Гарри Поттер, Люциус Малфой
Категория: джен, гет
Жанр: ангст, антиутопия, драма, стимпанк
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: "Сегодня он ненавидит Гермиону Грейнджер.
Чаще всего Северус Снейп просто не обращает на нее внимания, но сегодня выдался особо паршивый день, и вечные замечания достают больше обычного".
Предупреждения: AU, OOC, смерть персонажа, спойлери порция флаффа
Примечание: история разворачивается во вселенной World of Eberron, кампании РПГ Dungeons & Dragons. Текст написан для команды WTF Snager 2015 на Зимнюю фандомную битву.
Размещение: запрещено без разрешения переводчика
читать дальше
То, как ты сделан, не означает, что ты — Настоящий.
Это то, что с тобой происходит. Иногда это больно.
Но когда ты Настоящий, ты не против, чтобы было больно.
Ты не сразу становишься Настоящим. Ты превращаешься.
Когда ты Настоящий, ты не можешь быть некрасивым,
разве что только для тех, кто ничего в этом не смыслит.
Если ты однажды становишься Настоящим,
то уже не можешь превратиться обратно в ненастоящего.
Это навсегда.
Марджери Уильямс, Плюшевый Кролик
Но когда ты Настоящий, ты не против, чтобы было больно.
Ты не сразу становишься Настоящим. Ты превращаешься.
Когда ты Настоящий, ты не можешь быть некрасивым,
разве что только для тех, кто ничего в этом не смыслит.
Если ты однажды становишься Настоящим,
то уже не можешь превратиться обратно в ненастоящего.
Это навсегда.
Марджери Уильямс, Плюшевый Кролик
Сегодня он ненавидит Гермиону Грейнджер.
Чаще всего Северус Снейп просто не обращает на нее внимания, но сегодня выдался особо паршивый день, когда вечные замечания достают больше обычного.
— Вы не спите уже двадцать семь часов и тринадцать минут.
— Хм.
Да, спасибо, что напомнила. Как будто он не знает.
— И четырнадцать часов тридцать пять минут ничего не ели.
Северус поднимает увеличительные очки, пристраивая их поверх сальных волос.
— А все потому, что ты сожгла последние тосты, Драконы ввели новые налоги на продукты, а у меня нет времени выбраться в Эренал, чтобы закупить все необходимое.
Надев очки, он снова возвращается к утомительной и опостылевшей работе.
Грейнджер и бровью не ведет. Впрочем, это и не удивительно, если учесть, что она из себя представляет.
— Тогда я сама туда отправлюсь.
Северус не обращает внимания на ее уход. Лишь смутно ощущает, что возле рабочего стола стало заметно прохладнее.
***
Первое созданное им механическое существо, или китер, настолько походило на Эйлин Снейп, что Северус поспешил его разобрать и расплавить детали в печи. Увидеть лицо матери, пусть и два века спустя после ее смерти, оказалось невыносимо. Зато его коллеги получили достойный повод пошептаться об Эдиповом комплексе. Впрочем, они глубоко ошибались — его попытка воссоздать образ матери не таила под собой никакой сексуальной подоплеки… лишь признательность. К единственному человеку, который проявлял к нему хоть какую-то привязанность и сострадание.
Единственному. До появления Гермионы Грейнджер.
В дни, когда Северус ненавидит Грейнджер, он вспоминает, как умирал в Визжащей хижине. Как хлестала кровь, смешанная с серебристыми воспоминаниями, заливая пол. Конечно, Грейнджер не могла просто пройти мимо и не спасти его. Если подумать, в отличие от нее Поттеру далеко до звания спасителя. Поэтому, когда Северус люто ненавидит Грейнджер, он обязательно упоминает, что ей не стоило добавлять его жалкую жизнь к списку своих достижений.
Ведь именно из-за нее он до сих пор мучается среди живых, хотя давно уже должен был превратиться в прах в какой-нибудь богом забытой библиотеке. А все потому, что, отправляясь с Поттером и Уизли в крестовый поход, эта настырная ведьма прихватила с собой фиал со слезами феникса. И, прежде чем Северус испустил дух, вылила последние капли на его рану. Конечно, никто не мог знать, что произойдет при смешивании слез феникса и слюны живого хоркрукса и какими будут последствия. Но результат оказался ошеломляющим, и Северус Снейп стал носителем бессмертной души в самовосстанавливающемся теле. Он намного пережил всех остальных волшебников — и тех, кого знал в детстве, и своих ровесников, и всех своих учеников.
И вот теперь, на двести восемьдесят третьем году его жизни, мир катится в тартарары. Полная разруха, повсеместный голод и болезни, опустошительные маггловские войны почти полностью смели человечество с лица земли. Австралия уничтожена. Тайфуны сравняли с землей большую часть Азии. Канада давно превратилась в ледяную пустыню. Ежемесячно делались ставки, какой смертью умрут рискнувшие сунуться в Южную Америку или Африку. Оба материка давно уже заселили неисчислимые полчища Драконов, считавших все остальные расы низшими. К сожалению, именно Драконы теперь контролировали большую часть торговых путей, поэтому человечество оказалось на грани вымирания. А когда с материка не вернулся третий флот с зерном и приправами, у немногих выживших жителей когда-то Великой Британии остался единственный выход.
И именно Северус Снейп мог им помочь.
***
Второй созданный им китер выглядел точь-в-точь как Гарри Поттер, вплоть до шрама на лбу в виде молнии. Впрочем, поначалу Северус хотел воссоздать образ Лили, но вспомнив, что случилось с первым механизмом, решил не обрекать себя на лишнюю головную боль. Тратить силы и материалы на творение, которое все равно будет немедленно уничтожено, не хотелось. Ненавидеть куда проще, чем любить, поэтому Северус воссоздал Поттера, оплакивать гибель которого точно не собирался.
Но ему пришлось все-таки погрузиться в воспоминания о золотом мальчике, и это было ужасно неприятно. Настоящий Поттер скончался более века назад, лишь немногие из его потомков выжили, но Северус надеялся, что его собственных воспоминаний хватит, чтобы заложить основу характера. Если хотя бы на долю секунды отвлечься во время воссоздания, китер останется пустым механизмом, и оживить его не удастся. Момент запуска всегда самый напряженный: именно тогда становится ясно, получился ли полноценный китер… либо материал для топки. Но едва Северус вмонтировал чип с воспоминаниями в капсулу за левым ухом Поттера, то словно перенесся в далекий тысяча девятьсот девяносто восьмой год, и теперь перед ним снова стоял наглый мальчишка, доставлявший когда-то столько хлопот. По счастью, Поттер был создан с определенной целью — вести переговоры с Драконами — иначе бы Северус не утерпел и запрограммировал его на рабскую покорность. Но когда Поттер впервые улыбнулся и поблагодарил его за какой-то пустяк, Северуса неожиданно захлестнуло желание защитить и уберечь собственное создание. И когда правительство назначило дату переговоров, он с трудом удержался, чтобы не посадить Поттера под замок, лишь бы никуда не отпускать. Вряд ли китеру суждено вернуться из опасного путешествия: скорее всего, Поттера сожгут, едва он ступит на земли Драконов.
Северус старательно убеждал себя, что просто не хочет, чтобы многомесячный труд пропадал даром. И с облегчением выдохнул, когда Поттер появился на пороге практически невредимым. Китер вернулся почти неузнаваемым — волосы оплавились, одежда превратилась в опаленные лохмотья. Тем не менее, Договор с Аргоннессеном ему все-таки удалось заключить: возможно, благодаря сочетанию безобидного вида и холодной логики, которая оказалась неожиданно близка и понятна Драконам. Эта логика являлась частью основной программы, но со временем любой китер накапливал собственные воспоминания и создавал базу данных. А если все шло благополучно, после месяца взаимодействия с миром такой механизм становился вполне самодостаточным и мог существовать сам по себе.
После такого успеха Северуса провозгласили героем, присвоили ему почетный титул Северус Бессмертный, Почетный Старейшина и выплатили комиссионные за всех когда-либо созданных китеров. Естественно, он решительно отказался от сомнительной чести и посоветовал им засунуть куда подальше все громкие звания. А еще заявил, что готов обучить кого-нибудь толкового искусству изготовления китеров. Потому как не считает героизмом годы, потраченные на создание механических копий людей, которых когда-то знал. До такого уровня извращенного мазохизма он еще не дошел.
Большинству людей просто необходимо верить в высшую силу и предназначение. Особенно в трудные времена. Поэтому неудивительно, что после запустения человечество вернулось к своим корням. То есть к суевериям: практика языческой магии, а также магии друидов стала обычным делом. Северуса сложно было впечатлить многообразием храмов, святилищ и святынь, возведенных людьми для поклонения. Сам он не верил во всю эту чушь и прожил достаточно долго, чтобы усвоить: большинство богов вдохновляли своих почитателей на крайнюю жестокость. Нет, Северус верил только в то, что можно увидеть, потрогать, попробовать на вкус, услышать: в логику, научные факты, в поступки и их последствия. И не тратил попусту время, размышляя о смысле своего существования: жив — и ладно.
После Поттера он создал еще двух китеров. Первого — для одной из многочисленных новых сект, почитателей Кол Коррана, которому обычно поклонялись люди, грешившие излишней любовью к богатству. Им нужен был очаровательный, компетентный в финансовых делах и расчетливый представитель бога торговли и коммерции. Северусу же как раз требовался образец, чтобы продемонстрировать своим ученикам искусство изготовления механических воплощений. Сам он не собирался больше создавать копии своего прошлого, просто надеялся как можно скорее обучить новых мастеров и покончить с этим.
Второй китер, которого он с учениками сделал для братства Кол Коррана, очень напоминал Люциуса Малфоя. Настоящий Люциус погиб вскоре после падения Темного лорда, и, когда пришло время имплантировать воспоминания о своем старом друге, Северус готовился дольше обычного. Сосредоточившись, он очень, очень тщательно отсеивал все садистские, бесчестные и манипуляторские черты, столь характерные для Люциуса. И даже растерялся, когда при первом взгляде на Малфоя не почувствовал желания тут же проклясть его. Особенно когда тот сразу потребовал чая. Северус ни за что бы не признался, каким одиноким почувствовал себя, отправляя Люциуса заказчикам. И как защемило в груди, когда Малфой, покидая мастерскую, обернулся и в замешательстве посмотрел на него.
После этого он изредка все-таки видел Люциуса: время от времени тот нуждался в дополнительных калибровках. Но большую часть времени Северус проводил в одиночестве и общался только с учениками. Их набирали из тех, кто обладал хоть каким-то магическим потенциалом, пусть даже и не умел им пользоваться. Все они не дотягивали до настоящих волшебников, хотя по способностям в разы превосходили сквибов. Впрочем, этих дремлющих задатков оказалось достаточно, чтобы активировать готовых китеров. Одно дело — создать механическое существо, в конце концов, это не более чем набор деталей и шестеренок под оболочкой из искусственной плоти. Но для того, чтобы наделить их воспоминаниями и оживить, нужна была магия.
А вот последний китер… по правде говоря, Северус и сам не понял, зачем его создал. Может, от скуки. Чтобы хоть как-то разнообразить свое унылое бессрочное существование. Ну, и еще ради любопытства: что получится, если попробовать создать кого-нибудь просто так, совершенно не пытаясь сосредоточиться? На кого будет похож китер, если позволить подсознанию самостоятельно выбирать воспоминания для образа? Кем он окажется — монстром из прошлого или спасителем под личиной наставника-манипулятора?
Северус принялся за работу. И, когда пришло время, специально погрузился в отстраненные воспоминания. В глубине души еще тлел огонек вспыхнувшей когда-то привязанности, но Северус раздраженно заглушил его. Он нарочно не хотел придавать своему созданию какой-либо образ. Не торопясь приготовил пахнущее жжеными перьями зелье, формирующее плоть. И только когда собрался залить его в форму, вгляделся в очертания металлического каркаса. Сложно сказать, как будет выглядеть китер, но уже сейчас стало ясно, что перед ним — женский силуэт, среднего роста, с тонким, но сильным костяком. Северус погрузил его в раствор и оставил на пять дней, ожидая, пока плоть схватится. Тогда и выяснится, кого именно бессознательно создал его разум.
Когда же он открыл форму, то чуть было не разнес свое творение прямо там, на месте — настолько горькие воспоминания оно вызвало.
Гермиона Грейнджер, лохматая и болтливая зануда-всезнайка.
Стиснув зубы, Северус старался унять яростную дрожь. Достаточно было бы одного сильного удара по голове или груди, чтобы разрушить это создание. Он даже поднял палочку, но замер, так и не произнеся «Бомбарда». Стоит ли портить результат многомесячного труда только потому, что он напоминает о причине твоего невольного и нежеланного бессмертия? Ведь истинная виновница, Гермиона Грейнджер, умерла много лет назад, в окружении своих рыжеволосых потомков.
И потом, понадобится не менее года, чтобы добыть материалы, необходимые для создания еще одного китера. Поэтому, скрепя сердце, Северус решил активировать пока эту копию, а как только появится возможность — создать новую. Причем такую, чтобы не захотелось сразу же ее взорвать. Но, вместо того чтобы передать злосчастному китеру многочисленные воспоминания о своей бывшей ученице, Северус ограничился основной логикой. И заложил лишь азы, которые позволят взаимодействовать с миром. Ни личности, ни характера, ни тембра голоса.
Ничего из того, что он мог бы ненавидеть.
Ничего, напоминавшего о виновнице его опостылевшей жизни.
Северус, и правда, не мог умереть. Как он только ни пытался: вешался, топился, травился. Даже отыскал василиска, долго пялился на него и — ничего, кроме легкой головной боли. После двадцать третьей попытки покончить со своим ненавистным существованием (он бросился с Эйфелевой башни — да, немного пафосно, но к тому времени ему уже стало наплевать на все эти тонкости) Северус смирился. И стал выживать. Не жить, а именно выживать, причем ощущения оказались удручающе знакомыми, совсем как в те времена, когда он шпионил для Альбуса. Это было невыносимо. Ведь он, Северус Снейп, давно уже покаялся, заплатил сполна и заслужил отпущение грехов, разве нет? Видимо, судьба считала иначе, вот и наслала на него надоедливую ведьму, решившую во что бы то ни стало спасти его тощую задницу.
Поэтому — да, Северус зачастую ненавидит Гермиону Грейнджер.
***
— Северус, я хотел бы чаю.
Северус поднимает взгляд от журнала с рабочими записями и фыркает.
— Тебе нельзя чай, Люциус. Он закоротит все твои схемы.
— Но я все равно хотел бы чаю, — как заведенный повторяет Люциус. И, когда Северус не отвечает, требует чай снова и снова, уже другим, визгливым голосом.
— Неудивительно, что тебя вернули на доработку, — бормочет Северус.
Он бросает перо в чернильницу, хватает палочку и проводит ею вдоль головы и туловища Люциуса.
— Вижу, ты все-таки попробовал выпить чай, да? Я же запрограммировал тебя отказываться от любых предложений еды и питья!
Обойдя Люциуса, он откидывает светлые пряди с его спины и распахивает одежды, чтобы добраться до панели на спине. Открывает ее, проверяет провода и соединения, встроенные в позвоночник, и отключает одно из них.
— Северус! Я ничего не вижу! И до сих пор я так и не получил свой чай!
— Черт бы побрал этот чай! — рычит Северус. — Ты бы не стоял сейчас здесь, если бы придерживался своей программы!
— Почему Люциус называет вас Северусом, тогда как я должна обращаться к вам «профессор Снейп»?
Северус замирает, затем поворачивается к плохо освещенному углу мастерской. Там, в тени, стоит Грейнджер, внимательно наблюдая за ним.
— Выходи уже оттуда.
— Я не хочу, — отвечает она.
Северус хмурится: Грейнджер ни разу еще не ослушалась его приказа. Никогда.
— Что за глупости. Я не вижу тебя в этой тени. Это все равно, что разговаривать с одним из Хогвартских привидений. Давай, выходи и сядь на стул.
Она делает несколько шагов и нерешительно останавливается, словно боится лучей яркого солнца, проникающих через одно из окон. Северус ждет, чтобы Грейнджер выполнила указание, подошла и села рядом на стул. Но она остается в сумраке и шепотом спрашивает:
— Так почему Люциус называет вас Северусом, профессор Снейп?
И Северус чувствует, как по спине пробегает холодок. У Грейнджер нет способности регулировать тембр голосовой мембраны. Он мысленно перебирает все те возможности, которые намеренно не заложил в нее, и чувствует, как трепет перерастает в паранойю: кто-то копался в его китере.
— Где ты была? — грозно спрашивает он. — Кто, кроме меня, прикасался к тебе?
— Я была здесь, — отвечает она. — И ко мне никто не прикасался. Кроме вас.
— Мне кажется, ты чем-то расстроен, Северус, — вмешивается Люциус таким тоном, словно обсуждает погоду.
Северус с такой силой захлопывает панель на его спине, что тот подается вперед.
— Конечно, я расстроен! Кто-то изменил программу Грейнджер!
— Нет! Никто меня не менял!
Но и ее возглас, и сам тон доказывают обратное.
— Ты не должна возражать мне! И тем более повышать голос! — шипит Северус. — В твоем механическом теле не вырабатываются необходимые для этого химические вещества! У тебя нет мозга, нет сердца и нет души, так что нечего тут философствовать!
— Северус, это грубо, — качает головой Люциус и, повернувшись к Грейнджер, интересуется: — Вы знали, что настолько несовершенны?
— Да, — признается она и всхлипывает, что само по себе невозможно.
Северус раздраженно взмахивает палочкой, заставляя Люциуса отключиться, затем подходит к Грейнджер.
— Повернись.
И не верит своим глазам, когда она… пятится от него.
— Нет, пожалуйста, не нужно!
— Повернись! Это приказ!
Она застывает и медленно поворачивается к нему спиной. Северус нетерпеливо подтаскивает ее к свету, откидывая в сторону буйную гриву, распахивает мантию, открывает панель. И ищет изменения, дополнения, чипы — любое вмешательство в исходную структуру Грейнджер. Машет палочкой в поисках остаточных следов магического воздействия. Но ничего не находит.
— Почему Люциус назы…
— Потому что когда-то давно мы были друзьями, — рычит Северус только для того, чтобы прекратить этот бессмысленный допрос. — И он заслужил это право много лет назад.
Грейнджер поворачивает голову и смотрит на него через плечо.
— А я этого права еще не заслужила, — говорит она, словно отмечая что-то для себя и подтверждая какие-то свои догадки. Что тоже невозможно — у нее не может быть ни догадок, ни способности их подтверждать.
Чувствуя, как его переполняют ярость и раздражение, Северус склоняется к ее виску, злобно цедя сквозь зубы:
— Ты никогда не заслужишь такого права.
Отталкивает ее обратно в темный угол и вылетает из мастерской. Он готов поклясться, что слышит рыдания, но это, конечно же, невозможно.
***
Северус падает на потрепанный кожаный диван в гостиной и некоторое время лежит, пытаясь подавить начинающуюся головную боль. Когда это не срабатывает, пробует уснуть. Но тяжелые мысли и неудобные вопросы все крутятся в голове, не давая покоя, пока он не заставляет себя хоть как-то отвлечься, разглядывая украшенные шестеренками стены.
Когда-то вдоль этих стен стояли полки, уставленные банками и фиалами, демонстрировавшими его истинный талант. К сожалению, большей части растительных и животных ингредиентов для зелий давно уже не существует. А те, что остались, теперь либо невозможно достать, либо они слишком дороги. Пришлось подыскивать себе новое занятие по душе, а это было совсем непросто.
Заметив, что шестеренки на стенах поплыли, Северус устало закрывает глаза.
А когда открывает их несколько часов спустя, находит на столике у дивана чашку горячего чая и тост с мармеладом.
***
— Что такое душа?
Северус замирает, так и не закрутив до конца гайку.
— Всего лишь помеха.
Он свирепо продолжает работать гаечным ключом, радуясь, что скоро — слава богам! — закончит создавать нового китера и наконец-то заменит ту, что так раздражает одним своим присутствием.
— А у Люциуса есть душа?
Северус поднимает голову и едва не касается ее лица: Грейнджер тоже склонилась над рабочим столом, рассматривая пустую грудную клетку нового китера.
— Нет, — медленно отвечает он. — И никогда не было.
— Значит, я такая же, как он?
Северус выпрямляется, вытирая руки о красную тряпку. И, захватив с подноса крошечные металлические детальки, начинает собирать из них сердце.
— Нет, не такая. Люциус создан для определенной цели.
— Но если у меня нет цели, то зачем вы…
— Затем, что я был глуп,— бормочет Северус.
— А как выглядит душа?
— Вот уж понятия не имею.
— А у вас она есть?
Северус горько усмехается.
— Если и есть, то весьма потрепанная и нуждающаяся в ремонте.
Он ждет следующего вопроса, но, к счастью, Грейнджер умолкает. А когда Северус оборачивается, то замечает на столике позади чашку горячего чая. С языка уже готовы сорваться слова «Спасибо, ты прочла мои мысли», но он останавливает себя.
Впрочем, это уже неважно. Все равно Грейнджер уже ушла, и благодарить некого.
***
Он помнит, как под лупой осторожно закручивал тонкую проволоку, виток за витком придавая ей нужную форму. Как несколько раз устало тер лицо. Как всего на пару секунд прикрыл глаза.
Но понятия не имеет, как оказался здесь, в своей постели, под теплым одеялом, переодетый в пижаму.
***
— Спасибо, что заменил мне волосы, — говорит Гарри. — В очередной раз.
Северус поднимает бровь и усмехается.
— В четвертый, Поттер. Я думал, ты научился пригибаться.
Но тот лишь смеется.
— Я тоже так думал, но нарвался на детеныша. К сожалению, неожиданности неизбежны.
— Гарри твой друг, — говорит Грейнджер, когда ставит перед Северусом чашку с чаем.
— Привет, Гермиона, — просто говорит Поттер.
Она вздрагивает и, выпрямляясь, пораженно смотрит на него. Северус внимательно следит за ней. С того самого дня он больше не замечал за ней странностей, только обычное любопытство. Которым, к слову, тоже вроде не собирался ее наделять при создании. Но, видимо, оно настолько являлось неотъемлемой частью Грейнджер, что проскользнуло вместе с основной логической базой.
— Привет… Гарри, — она пытается изобразить улыбку, но получается неестественно. — Рада, что тебя не повредили окончательно во время последней поездки в земли Драконов.
Северус тоже рад. Поттер стал первым заработавшим китером и своим развитием превзошел все ожидания. За пять лет существования его интерактивная нейронная сеть накопила и интегрировала обширные данные, необходимые для выполнения заданий. Вдобавок ко всему, Поттер, кажется, освоил человеческие эмоции, а ведь именно это являлось изначальной целью проекта. Северус, конечно, предусматривал в программе способность проявлять чувства, но не знал, справится ли с ней нейронная сеть его созданий. Поэтому не поставил никаких ограничений для развития, позволяя им накапливать опыт и воспроизводить пережитые эмоции так, словно они были настоящими людьми.
Но в Грейнджер он эту способность не заложил, а потому не может не спросить:
— С чего это ты рада?
Она застывает, так, будто в ней что-то сломалось, а потом улыбается как ни в чем не бывало.
— Потому что состояние Гарри напрямую влияет на ваше настроение. Будь он поврежден, вы бы грустили. А когда у вас меланхолия, вы ничего не создаете.
Гарри смотрит на Северуса и кивает.
— А она неплохо знает тебя.
Северус не понимает, с чего вдруг на него накатывает такая ярость.
— Она ничего обо мне не знает! — рычит он, сметая со стола чашку чая и чувствуя мстительное удовлетворение, когда та вдребезги разбивается о каменный пол.
Развернувшись, Северус вылетает из комнаты. И не оборачивается, даже когда Поттер его окликает.
***
Северус помнит, как, скрючившись, повалился на диван и приготовился к долгой хандре.
Помнит, что услышал, как взревело пламя в камине, и треск горящих дров.
Помнит, как заплясали причудливые тени на стенах, покрытых ржавыми шестеренками.
Помнит, как его потянули за плечи и уложили на что-то мягкое, как тонкие пальцы перебирали длинные пряди его волос.
Он и рад бы забыть.
Но помнит.
***
— Вы создаете другого помощника.
Северус молчит. И надеется, что, если не станет отвечать Грейнджер, она перестанет. Что именно перестанет — он не знает. Просто хочет, чтобы она перестала.
— Вам одиноко.
— Ты сделала меня таким, — зло отвечает он, собираясь испепелить ее взглядом, но теряется, увидев выражение ее лица.
— Я не нужна вам.
— Мне… мне никто не нужен, — бормочет он, запинаясь.
— Тогда зачем вы создали меня?
Северус крепко зажмуривается.
— Если бы я только знал!
А когда поднимает голову, Грейнджер уже и след простыл.
***
Он не спит уже третий день. Потому что каждый раз, закрывая глаза, видит Грейнджер. Она печально смотрит на него. И Северус не в силах выдержать этот взгляд. Как не в силах слышать все те вопросы, что она задает.
Или, может быть, его пугают ответы?
***
— Вы не спите уже девяносто семь часов и сорок две минуты.
Северус чувствует каждую чертову секунду этого времени.
— И что с того?
Он вздрагивает, когда Грейнджер мягко касается его руки.
— Если вы не отдохнете, то просто свалитесь без сил в течение ближайших тридцати восьми минут.
— Оставь меня, — бормочет он, отдергивая руку, и возвращается к коробке передач, над которой работает. — Мне некогда прохлаждаться.
— Если вы не восстановите силы, ваша способность работать на оптимальном уровне будет нарушена.
— Я тебе не машина! — кричит Северус. Бессонница делает его еще более раздражительным, чем обычно, а терпение он давно уже потерял. — И мне не нужно перезаряжаться, чтобы функционировать! Так что не лезь не в свое дело и займись чем-нибудь полезным, пока я не разобрал тебя к чертям собачьим!
Грейнджер как-то странно смотрит на него и пятится. И этот ее взгляд пробуждает не самые приятные воспоминания о том, как сам Северус прятался, видя занесенный кулак отца. Она коротко кивает и уходит из мастерской.
А ровно через тридцать восемь минут, как она и предсказывала, Северус теряет сознание и валится на пол.
Просыпается он полтора дня спустя, в своей кровати, и ни сны, ни воспоминания его больше не мучают.
***
Северус слышит стук инструментов в мастерской и застает там Грейнджер, склонившуюся над его незаконченным китером.
— Что ты делаешь?
Она вздрагивает, роняя тяжелый инструмент, и толстая пружина, которую Грейнджер, очевидно, пыталась затянуть, распрямляется и вонзается в левую часть ее грудной клетки. Прямо туда, где под слоем плоти находится механическое сердце.
Грейнджер удивленно моргает.
— Профессор Снейп? Кажется, я только что получила травму.
Северус не слышит: он замирает, глядя на зияющую дыру, из которой сочится масло и торчат исковерканные шестеренки, чьи зубцы с каждым толчком все дальше затягивают пружину в механическое сердце. Спохватившись, он бросается к столу, суетливо хватает инструменты, чтобы успеть починить Грейнджер. И паникует, когда она с резким вздохом оседает на пол.
— Грейнджер? Грейнджер! Запусти самопроверку и укажи конкретные повреждения! — приказывает он, опускается рядом с ней на колени и открывает коробку с инструментами.
Взгляд Грейнджер становится отстраненным, и она ровным голосом докладывает:
— Левый псевдожелудочек пробит. Трехстворчатый клапан западает. Регулировать давление топлива и смазки невозможно. Остается десять сантиметров титановой пружины.
Северус застывает.
— Что значит — остается?
Грейнджер поворачивает голову и смотрит на него, грустно улыбаясь.
— Когда пружина целиком затянется в заводной механизм, произойдет полная остановка системы. Это хорошо, потому что позволит вам использовать мои детали для создания нового китера. Вы сможете раньше закончить работу над ним и не будете больше одиноки.
— Помолчи, — шипит Северус, чувствуя странное жжение в глазах. Он разрывает ткань, обнажая плоть, окружающую отверстие.
Но Грейнджер хватает его за руку.
— Я провела исследования по вашим книгам, профессор, и выяснила, что душа весит около двадцати одного грамма. Я взвесила себя и вас, пока вы спали. Оказалось, я тяжелее вас. Так что у меня точно есть душа. — Грейнджер ослепительно улыбается ему, словно не замечая, как с каждой секундой титановая пружина все глубже входит в ее сердце. — Жаль, что я сломала себя, но когда я перестану работать, вы сможете забрать мою душу. Это хоть немного возместит все то, что я натворила много лет назад.
Комнату заполняет странный звук, и Северус не сразу понимает, что это капает на руки Грейнджер, на ее лицо и израненную грудь. Кажется, прошли тысячелетия с тех пор, как он в последний раз чувствовал такую боль.
— Не говори глупостей, — шепчет он, лихорадочно копаясь в исковерканном механизме и пытаясь захватить клещами пружину. Руки дрожат, пальцы соскальзывают — Северус не сразу соображает, что забыл надеть перчатки. — Ты ничего не должна мне возмещать.
Он делает неловкое движение, еще больше выворачивая титановую проволоку. Глаза Грейнджер расширяются.
— Профессор Снейп? Не могли бы вы отключить мои болевые рецепторы?
Не замечая, как перехватывает горло, Северус нажимает пальцем на едва заметный бугорок за ее правым ухом и надтреснутым голосом спрашивает:
— Так лучше?
Только когда Грейнджер кивает, он возвращается к работе.
— И можешь называть меня Северус.
Склонившись над ее раскрытым сердцем, он не сразу замечает легкое прикосновение к своему лицу.
Грейнджер гладит его по впалой щеке.
— Это значит, что теперь я ваш друг? — спрашивает она, и в голосе ее столько счастья, что Северусу не хватает духа посмотреть на нее. — Раз вы позволили мне хранить ваше имя?
Клещи высказывают на пол. Теперь Северус пытается голыми руками удержать неумолимо двигающиеся шестеренки, не чувствуя, как зубья до крови раздирают пальцы. Все, что сейчас имеет значение, — это пристальный взгляд Грейнджер.
— Гермиона…
Она поднимает вторую руку и касается его губ.
— Я всегда думала, каким же будет звук моего имени, когда вы его произнесете… А теперь мне кажется, что именно так должна звучать любовь.
Северус хочет что-то ответить, но в горле стоит ком. Поэтому он прижимается к ее лбу своим и нежно целует. Губы Грейнджер холодные, но это неважно. Главное — ее сердце. Сердце, которое…
Опомнившись, он отстраняется. Грейнджер застыла, взгляд ее остекленел. Едва уловимого жужжания работающего механизма больше не слышно, мышцы потеряли свой тонус, а тишина кажется просто жуткой.
Северус притягивает неподвижное тело к себе и, обнимая, начинает укачивать.
— Мне ли объяснять тебе, что такое любовь, когда в твоем сердце столько сострадания? — шепчет он, зарывшись лицом в ее растрепанные волосы. — Когда ты заботилась обо мне, пусть я и ненавидел тебя за эту заботу? — он целует ее в лоб. — У меня впереди целая вечность, но мне нужен всего один день — с тобой, чтобы показать, как я ценю то, что ты рядом. Чтобы разделить ту душу, которую ты отдала, лишь бы я не был одинок.
Северус умолкает: говорить он больше не в силах, а Грейнджер все равно его уже не слышит. Сжав ее в объятиях, он валится на пол и закрывает глаза, желая одного: чтобы истощение и горе даровали ему, наконец, долгожданное небытие.
***
Утром он чувствует, что не может дышать: нос забит, опухшие веки отяжелели, а грудь придавило что-то странно-теплое. Боль в сердце, которую он почувствовал накануне вечером, когда не стало Грейнджер, немного притупилась, хотя Северус знает, что теперь и эта боль тоже никогда не покинет его.
Он пытается сесть и неожиданно слышит стон — тихий, женский стон.
Распахнув глаза, он встречается с удивленным взглядом карих глаз. Взглядом, в котором больше нет ни следа невероятного спокойствия, присущего механическим созданиям.
— Гермиона? — хрипло произносит он.
— Северус? — голос ее тоже надтреснутый. — Я… чувствую себя ужасно.
Он неверяще смотрит на нее. Невероятно. Невозможно. Она должна чувствовать себя мертвой. То есть, сломанной, так как, по сути, она никогда и не жила. Но… но вот она, здесь, на его коленях, и Северус не верит своим глазам, замечая, как бьется жилка на ее шее в такт ударам сердца.
— Ч-что случилось? — шепчет он, не понимая, как мог сломанный китер, которого он тщетно пытался починить несколько часов назад, стать настолько… живым?
Гермиона пробует пошевелиться и морщится от боли.
— Мне кажется… — она поворачивает голову, и Северус готов поклясться, что слышит хруст. — Кажется, ты меня разбудил.
— Но ты не спала, — возражает он. Не самая умная реплика, но на другую он сейчас и не способен. Невероятно, невозможно, но — вот она, живая… Северус непроизвольно обнимает ее, чувствуя теплое, податливое тело.
Словно сговорившись, они оба опускают взгляд. И видят, что на груди Гермионы остался только тонкий шрам.
— Наверное, ты меня починил.
Северус касается пальцами ее шеи, проводит по бьющейся жилке, ласкает нежную теплую кожу.
— Ты настоящая… — пораженно шепчет он. — Но как?
— Настоящий — это не то, каким тебя сделали, а то, каким ты становишься. Ты любишь меня. Разве могла я остаться ненастоящей?
— Но откуда… как ты узнала?
Она прижимается теплой, нежной щекой к его щеке и шепчет:
— Потому что ты всегда был настоящим для меня.