Парминдер Дежа-вю

[genetika]

Название: Парминдер Дежа-вю
Автор: GredAndForge
Бета: *Illusion*
Размер: мини, 2034 слова
Канон: Случайная Вакансия, Гарри Поттер
Пейринг/Персонажи: Парминдер Джаванда, Парвати Патил, Падма Патил, Гермиона Грейнджер, упоминаются Кэтрин, Кристал и Робби Уидоны, Викрам Джаванда, Ясвант и Сухвиндер Джаванда и некоторые другие
Категория: джен
Жанр: драма, AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Парминдер плохо помнит день, когда умер Барри. А может статься, что она помнит его слишком хорошо...
Примечание/Предупреждения: AU, по заявке “Напишите альтернативный вариант концовки Случайной вакансии". Кроссовер с миром Гарри Поттера. Написано на ФБ-2014 для команды Дж. К. Роулинг

— Доктор Дежа-вю, добр-утро!

Парминдер вздрагивает и оборачивается, обеими руками сжимая горлышко бутылки с оливковым маслом, держа её на уровне груди, как кинжал. Морин Лоу, покачнувшись на слишком высоких каблуках, отступает под её взглядом, нервно улыбается из-за локтя Говарда.

«Доктор Джаванда». Он сказал: «Доброе утро, доктор Джаванда».
Парминдер не обольщается мыслью, что Говард Моллисон способен на искреннюю благодарность — вероятнее, что он просто испытывает суеверный трепет перед своей спасительницей. Однако, как бы то ни было, за два месяца, миновавшие после его второго инфаркта, он ни разу не позволял себе не только прежних развязных шуточек, но даже и снисходительного «Как поживает наша Парминдер?» Ей просто послышалось, немного зашумело в голове, так бывает, когда входишь в тёмное помещение с яркого солнца.

Парминдер не удаётся заставить себя улыбнуться, однако удаётся подойти к прилавку и расплатиться за масло. Бывало и хуже.

Запах свежей штукатурки, вытесненный было из ноздрей ароматами сыров и копченостей, доносится от строительных лесов, скрывающих фасад того, что раньше было банком Барри. К лесам прислонен огромный стеклянный логотип HSBC. Июньское небо висит над головой крашеной жестянкой, за которой ничего нет, и сегодня от этого почти не больно. В то утро, когда Парминдер узнала о смерти Барри, она тоже покупала оливковое масло.

Переходя Хоуп-стрит, она замечает Эмфизему. Кэт Уидон неторопливо, с достоинством, удаляется, шаркая своими вечными шлепанцами; в одной руке у неё несколько полиэтиленовых пакетов из дешёвого Ярвилского супермаркета, за другую уцепился ковыляющий рядом Отит, которому вообще-то, кажется, уже следовало бы быть в детском саду. Парминдер пытается вспомнить, когда именно к ней приводили Робби, и сколько дней она рекомендовала держать его дома, но не может. Перед очередным пересмотром дела надо будет это уточнить, хотя в нынешней ситуации комиссия по опеке, скорее всего, посмотрит сквозь пальцы на пару пропущенных дней — всем понятно, что у прабабки мальчишка как за каменной стеной.

Идея прописать Кэт никотинозаместительную терапию посетила Парминдер, когда она ночевала в рабочем кабинете, обложившись файлами пациентов, чтобы не думать ни о чём другом. Тогда она уже каким-то образом знала и о смерти Барри, и о Джолли, и о Джаззи с Фергюсом, хотя по всему выходит, что она отправилась на работу (что ей там могло понадобиться?) в воскресенье вечером, сразу по возвращении из поездки в Лондон.

Та бессонная ночь пошла на пользу почти всей непутевой семeйке Уидонов: бросив курить, старая Кэт настолько взбодрилась, что лично отправилась освидетельствовать условия в доме внучки-наркоманки в Филдс, и после грандиозного скандала забрала обоих правнуков к себе. Оказавшись в Пэгфорде, младший прямо-таки расцвел, и даже старшая, хоть и сохраняла ершистую невозмутимость, начала уделять некоторое внимание учебе и почти перестала доставать дочь Парминдер во время тренировок по гребле. Впрочем, тут, наверное, сыграло роль и то, что школьную команду после смерти Барри стал тренировать Викрам; даже такая оторва, как Кристал Уидон, не решалась цепляться к Сухвиндер на глазах у её отца.

Есть что-то ещё, какая-то ещё причина, по которой её дочь и Кристал внезапно сдружились, Сухвиндер, кажется, рассказывала. Парминдер пытается сосредоточиться на воспоминании, и тут, как всегда внезапно, её накрывает.

Мокрая дрожащая Сухвиндер стискивает в судорожных объятиях маленькое обмякшее тельце; двое парамедиков с трудом выдирают у неё из рук Робби Уидона, которому уже ничто не поможет, несмотря на то, что Сухвиндер сделала всё что могла такая храбрая девушка это ваша дочь неужели это наша дочь скорее кислородную маску и носилки что у тебя с руками о джолли викрам посмотри джолли джолли что ты с собой сделала

Бледная сеточка тонких шрамов на предплечьях Сухвиндер, уже несколько месяцев как нетронутых, теперь кажется чем-то вроде странного украшения (наша религия запрещает как она могла). Парминдер обнаружила бритву в то же утро, когда узнала о смерти Барри, уже после странного разговора с кузиной Парвати, но до звонка Викрама. Она отсиживалась в комнате Сухвиндер, где не было риска с кем-нибудь повстречаться, потому что младшие дети в тот день находились в Лондоне. Когда её ладонь, нервно мявшая плюшевого зайца, сжала спрятанное в его ухе лезвие, ощущение было больше всего похоже на внезапный ожог. Парминдер едва не вскрикнула тогда, но даже если бы и вскрикнула, старшая дочь вряд ли услышала бы — они с Фергюсом Фейрбразером были слишком заняты друг другом. Она помнит жалящую боль, окровавленные салфетки и глухие ритмичные удары спинки кровати о стену в комнате Ясвант (уверены что никого нет дома моя джаззи моя маленькая невинная девочка как она могла). Впрочем, ничего этого не могло быть, ведь Парминдер сама и возила Сухвиндер и Раджпала в Лондон; сыну нужно было что-то зарисовать в Британском музее для школьного факультатива по древней истории.

Вечером она вызвала Сухвиндер и Викрама в сад и заставила дочь засучить рукава и объясниться, а на следующее утро (после ночи, проведенной на работе — почему?) отправила Ясвант к Крофорду за противозачаточными таблетками и записалась на прием к семейному психотерапевту. Воспоминания путаются. Она страшно устала тогда, это был бесконечно длинный выматывающий день — день поездки в Британский музей, день, когда умер Барри, день после, день до.

Пакет с купленной бутылкой глухо стукается о край скамейки. И с чего Парминдер вообще взяла, что ей нужно было оливковое масло, когда вышла-то она за сыром и салатом из баклажанов для команды по гребле, которая сегодня заявится в Олд-Викеридж праздновать окончание учебного года? Надо ещё успеть наделать бутербродов. С минуту она продолжает сидеть, уставившись на собственные ладони; поперёк правой тонкий бледный шрам.

Парминдер поднимает глаза на слабо колышущуюся стену разросшихся кустов. Сквозь зелень видно, как хищный Орр крадется мимо, сверкая металлической чешуей. До Парминдер доходит, что всё это время она шагала в противоположную от дома сторону и вышла к реке. Такое уже бывало. Плохо спала, и теперь никак не удаётся сосредоточиться.

Ей снова снились кузина Парвати и Растрёпа, хотя на этот раз она не сразу это поняла, и поначалу сон можно было даже назвать приятным. Во сне Парминдер будто сквозь мягкую дымку смотрела на свой тугой и круглый, совсем на сносях, живот, а Парвати легко водила над ним ладонями и улыбалась. Только когда кузина побормотала: «Ультразвук, шмультразвук… я тебе говорю, будет у Рози братик. Шустрый такой мальчишка, и голубоглазый в отца», Парминдер поняла, что в этом сне Растрёпой была она сама.

На самом деле, Парвати не сказала «в отца», она назвала какое-то имя. Сейчас Парминдер запамятовала его, но во сне ей было доподлинно известно, что так зовут Растрёпиного долговязого рыжего мужа. Ни его, ни саму Растрёпу она ни разу в жизни не видела, а с кузиной Парвати за всё время знакомства обменялась едва ли десятком ничего не значащих фраз по телефону и на семейных сборищах. Строго говоря, Парвати и не родня; кузеном Викраму приходится её муж, странноватый парень лет на десять младше, долгое время пропадавший в никому неизвестной закрытой школе в Шотландии, где он и познакомился с будущей женой. Её девичья фамилия — Патил — даже не сикхская, однако в семье Викрама не придают таким вещам особого значения. Парвати увлекается каким-то шарлатанством, которое называет традиционным — или наоборот, нетрадиционным — целительством, но время от времени звонит ей и Викраму с на удивление толковыми вопросами о медицине, практикуемой нормальными людьми. Иногда, в первые минуты после пробуждения, Парвати, её серьёзная и молчаливая сестра Падма, их друзья Рыжий с Растрёпой, бойкая толстощёкая Рози и её уже, наверное, осмысленно улыбающийся братик — последние четверо существуют только в снах — кажутся Парминдер более реальными, чем её настоящая семья.

Стараясь не встречаться глазами с собственным отражением в витрине гастрономии Говарда, Парминдер пересекает площадь в обратном направлении. Возвращаться в «Моллисон и Лоу», безусловно, глупо. У неё ещё есть время взять машину и съездить за всем необходимым в Ярвил.

Иногда ей снится, как Рыжий орёт на двойняшек Патил:
— Во что вы её втянули, а? Да по вам обеим азкабан плачет! — (Парминдер не знает, что такое «азкабан», но Рыжий так часто повторяет это слово, что она запомнила) — А ты тоже хороша! Тебе нельзя в таком состоянии! Не о себе, так хоть о ребёнке бы подумала!
Растрёпа гладит свой огромный живот, поднимает глаза, кротко улыбается:
— Что ещё за глупости? Ну какое такое состояние? Я прекрасно себя чувствую! Всё будет хорошо.
Это не самые плохие сны, потому что Парминдер верит Растрёпе.

Возле церкви Святого Михаила Парминдер обгоняет чёрная спортивная Тойота. Обрывки песни из открытых окон на секунду заглушают рёв мотора: «Let it rain, I hydroplane into fame, Comin’ down with the Dow Jones…» Под эту песню выносили Барри.

Двери распахиваются, и из церкви выплывают два гроба — ярко-розовый и белоснежный, детский. У первого на крышке выложено из хризантем весло, у второго — медвежонок. Джолли уверена, что Кристал бы понравилось при чём тут кристал при чём тут ты оставь если ей это важно да да это важно важно важно важно неужели ты так ничего и не понимаешь понимаю я понимаю и мама тоже понимает только не плачь

Иногда Растрёпа и Падма растерянно топчутся у кухонного прилавка, пока Парвати, сузив глаза, шипит на Рыжего.
— Когда Лаванда… когда случилось то, что случилось, я пошла бы на всё, чтобы попытаться изменить… И попробуй мне сказать, что ты не сделал бы того же, если бы мог вернуть Фреда!
— Но она никого не вернула! Никого нельзя вернуть, всё это бесполезно, как вы не… — голос Рыжего срывается, он отворачивается к стене, увешанной фотографиями Джаззи, Раджпала и Джолли, и замолкает.
Эти сны — самые страшные, потому что из них ясно, что что-то не так.
Но это только сны.

То, что происходит с Парминдер наяву, гораздо хуже. Не умея подобрать более подходящего слова, она называет это «дежа-вю», но название не совсем точное: ей не кажется, будто она многократно проживает одно и то же событие, скорее, мелкие ежеминутные напоминания заставляют её проживать один и тот же день с бесконечными вариациями, и она уже не припомнит, что действительно случилось, а чего не было. Почему-то ей кажется, что кузина Парвати имеет к этому странному разветвлению реальности какое-то отношение. Так вышло, что Парвати была первым человеком, с которым Парминдер говорила о смерти Барри, потому что когда она вернулась из «Моллисон и Лоу», ошеломлённая огромностью и неправдоподобностью известия, Парвати как раз обрывала телефон, горя желанием узнать ответ на один из своих околомедицинских вопросов.

Впрочем, иногда Парминдер кажется, что и это было во сне.

— Прости, что опять одна, — Падма осторожно кладёт ложечку на блюдце и медленно поднимает голову. — Если честно, Парвати до сих пор боится попасться на глаза Рону. Ей ужасно стыдно из-за пэгфордской истории. И мне… мне тоже, ужасно.

Гермиона перекладывает младенца к другой груди и машет рукой.

— Да бросьте вы! Ты ведь не могла знать, что Парвати позвонит кузине именно в тот день, когда ты засыпала в этот несчастный хроноворот свежий песок. А Парвати не могла знать, что он не сможет перенести Парминдер достаточно далеко. Если бы он не взорвался в середине перемещения, может быть, она и успела бы предупредить своего друга, и Парвати спасла бы жизнь, а это стоило любого риска.
— Ты ли это? — невесело усмехается Падма. — Я же знаю, какого ты на самом деле мнения о несанкционированном выносе артефактов из Отдела Тайн…
— Парвати была права, — тихо говорит Гермиона. — Никто из нас не устоял бы, если бы была такая возможность, и Рон в первую очередь. Мы оба вас понимаем и ни капли не осуждаем, слышишь?

Некоторое время в комнате раздаётся только убаюкивающее чмоканье Хьюго.

— Может быть, даже то, что случилось, к лучшему, — говорит, наконец, Падма. — Я знаю, что ты не веришь в такие вещи, но перед тем, как отправить Парминдер в прошлое, Парвати успела заглянуть в хрустальный шар — у неё всегда с собой маленький, носит на цепочке — и видела там что-то ужасное: умирающая старуха хрипит в пустом доме, девочка бросается в реку, детский гробик какой-то… и вот я думаю, может быть, Парминдер предотвратила что-то из этого, когда получила шанс повторить кусочек своей жизни, пусть даже самый безрадостный.

Гермиона почему-то хмурится, потом извиняется и уходит с уснувшим ребёнком в смежную комнату. Вернувшись, она так тщательно прикрывает дверь, что Падме кажется, будто Гермиона опасается, что Роза и Хьюго подслушают то, что она собирается сказать.

— Теперь, когда ты упомянула… ты только не бери в голову, ладно? — Гермиона наливает себе остывшего чаю. — Всё это, скорее всего, ерунда, но я тоже видела… такое… старуху, и как гробы выносили из той церкви, что напротив Олд-Викеридж. Не сон, не галлюцинация, а как будто ложное воспоминание, что ли. Надо будет побольше почитать об этом. Наверное, когда осуществляешь такие сложные манипуляции с чужой памятью, да ещё нервничаешь, и впопыхах… Как думаешь, к Парминдер-то ничего не прицепилось?

Падма вздыхает. Незаданный вопрос повисает в воздухе комариным звоном.

— Я напомню Парвати, чтобы приглядывала.

Парминдер проходит в полутемную кухню, ставит на прилавок ненужное оливковое масло — четвертую бутылку в ряду, не глядя протягивает руку к крючку с ключами от машины.

В пустом доме гулко звонит телефон.
Дежа-вю.