[genetika]

Название: Вдоль реки
Фэндом: Твин Пикс, Сонная Лощина
Автор: Медичка Шани
Бета: Китахара, Irgana, Анунах, Дже
Персонажи: Дэйл Купер, Гарри Трумэн, Одри Хорн, Бен Хорн, Сара Палмер, Лиланд Палмер, Мэдди Фергюсон, Энди Бреннан, Хоук, Люси Моран, Дама с Поленом, доктор Вильям Хэйворд и многие другие
Категория: джен, гет
Жанр: драма, экшен, мистика, детектив, AU - ретеллинг "Сонной лощины"
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: "А знаете, что самое плохое? У нас тут людей убивают!"
Примечание: в тексте использована настоящая индейская сказка, а сикоморы бывают не только чахлыми, как в каноне, но и такими эпическими

15 352 слова

Там, куда она ходила, мох был белым, а пригорки – красными от брусники, будто от крови. Когда она ложилась на мох, солнце светило ей сквозь веки, и свет тоже казался красным. Она протягивала руки вперед и вверх – и ей казалось, что она обнимает адское пламя.
Красное было везде – наверху и внизу, и сок от раздавленных ягод пачкал пышные юбки, а по внутренней стороне бедра текла кровь.
Когда она умерла, ее опустили в реку, и вода омыла тело, точно отпуская ей все грехи.


«Диана, сегодня, 28 августа 1798 года, я проснулся, чувствуя себя необыкновенно бодрым. Могу с уверенностью сказать, что выздоровел. Также причиной этой бодрости может являться сон, который я видел под утро: птица с розовой грудкой опустилась на подоконник и смотрела на меня через стекло. Когда я встал, чтобы открыть окно, птица не улетела, а перепрыгнула мне на запястье.
Диана, я помню, что во сне рука моя была крепко сжата, и когда я перевернул кисть и разжал пальцы, то увидел, что на ладони у меня лежит кофейное зерно.
Сэр Гордон Коул считает, что мне пора как следует встряхнуться и вернуться к работе. Мой врач, напротив, говорит, что мне необходим отдых, желательно – как можно дальше от грязи большого города. Чтобы найти золотую середину, я решил поступить следующим образом: я отправляюсь на северо-запад, в городок, находящийся у подножия Каскадных гор, окруженный девственными лесами – край лесоторговцев, рыбаков, охотников за пушниной, бурых медведей и индейских духов. Мне предстоит путешествие в почтовой карете, верхом и по воде. Я так рад, ты даже представить себе не можешь, Диана.
Возможно, там я смогу найти ответы на мучающие меня вопросы.
P.S. Письма я буду складывать в обычное место – в саквояж.
P.S.S. Диана, я временно испытываю трудности с сухой бумагой. Путешествие выдалось даже более удачным, чем предполагалось, и теперь я могу ответственно заявить, что умение разжигать костер в абсолютно сыром лесу значит для человека гораздо больше, чем все произведения мировых философов вместе взятые – если, конечно, они не написаны на сухой бумаге. Каких только деревьев я не повидал за последние две недели: лес здесь везде, лиственный и хвойный, он окаймляет озера, будто заключая их в ладони, растет по склонам гор и заполняет долины, поднимается к самым снегам и опускается к океану.
Не обращай внимания на эту неуместную поэтичность, на меня странно повлиял мой индейский проводник – или же то, что он периодически подмешивает нам в бурду, гордо именуемую тут «кофе».
Диана, мне так не хватает хорошего, крепкого кофе!»


– Чем могу помочь? – спросила молодая востроносая особа, не прерывая своего основного занятия – интенсивного взбивания яичных желтков в железной миске. Желтые кудряшки, выбившиеся из-под чепца, прыгали по плечам девушки, словно живые.
– Скажите, любезная, где поблизости можно достать бумагу и чернила? – вежливо спросил он.
На лице девушки отразились мучительные раздумья.
– Видите этот лес, уважаемый? – наконец, понизив голос, сказала она.
– Конечно.
– Ступайте туда, выберите любое понравившееся вам дерево, и будьте уверены, однажды, когда его спилят, из опилок выйдет прекрасная бумага, – закончила она задумчиво и даже чуточку вдохновенно.
– То есть, нигде, – сделал безошибочное заключение приезжий. – Неужели все так плохо?
– Ужасно! – с восторгом подтвердила девушка, взбивая яйца с утроенным рвением. – У нас тут со всем плохо, кроме опилок, звериных шкур и дуралеев вроде Энди Бреннана. А знаете, что самое плохое? – девушка понизила голос до шепота и, быстро оглядевшись по сторонам, наклонилась через подоконник. – У нас тут людей убивают!
Констебль Дэйл Купер, только что прибывший в Твин Пикс, дружелюбно улыбнулся.
– А я знаю, – так же шепотом ответил он и огляделся.
Дорога, по которой он приехал, плавно переходила в главную – и единственную – улицу городка, по обе стороны которой были беспорядочно разбросаны деревянные домики. В конце улицы стояла церковь, а прямо перед ее оградой в большой луже лежала свинья.
Позади домов и примыкающих к ним крошечных огородов простиралась небольшая полоса вырубленных деревьев, а за вырубкой и ограждавшими ее сигнальными вышками начинался лес. К западу и к востоку от города высились две схожие между собой горы, вершины которых терялись в облаках.
– Обычно мы не выпускаем скотину со двора. Свиньи забредают в лес, и потом их днем с огнем не сыщешь, – пояснила девушка, поймав взгляд констебля. – Но это Лана, свинья мэра Милфорда. Ей, как и мэру, все нипочем.
– Где я могу найти самого мэра?
– Ступайте к дому ван Хорнов, не ошибетесь. В этот час мэр всегда пьет там. Точнее, ужинает, – девушка перелила яичную болтанку в форму для выпечки и отошла от окна.
Констебль Дэйл Купер поднял саквояж.
– Уважаемый! – крикнула девушка уже ему в спину. – Пока будете ждать, что «ваше» дерево спилят и пустят на бумагу, можете выстроить тут дом и жениться. Но если вам некогда, попросите бумаги у ван Хорнов. У них все есть! А потом приходите, у меня скоро пирог будет готов.
– Благодарю вас, – констебль отвесил ей поклон и зашагал к самому высокому дому.


– Выглядит, как священник, – прошептал Энди, наклоняясь к уху Гарри Трумэна. – Или гробовщик!
Гарри только поморщился: они договаривались сперва незаметно понаблюдать за чужаком, но с Энди Бреннаном делать что-либо незаметно было решительно невозможно.
Незнакомец был молод и одет во все черное, и глаза у него были внимательные и черные, как у птицы.
Когда Энди зашептал (ужасно громко), незнакомец, стоявший со своим большим саквояжем посреди общей трапезной дома ван Хорнов, только покосился на говорившего. Когда Энди наклонился, изобразив своей долговязой фигурой что-то похожее на вопросительный знак, незнакомец повернул голову в его сторону.
Когда Энди, попытавшись притвориться, что сметает крошки, сбил на пол пустую кружку, и она покатилась к самым ногам незнакомца, Гарри уставился на свои сапоги, а приезжий поднял кружку, пересек гостиную, лавируя между подавальщицами, и со стуком поставил посудину на стол.
– Это не наше, – растерявшись, брякнул Энди.
– Но и не мое, – улыбнулся чужак.
– Возьмите себе на память, – буркнул Гарри.
Ответить приезжий не успел, ведь вместо этого прозвучало громкое:
– Попался!


«Диана, не знаю, как объяснить тебе, но я в ту же минуту почувствовал – да, попался.
У нее были пышные темные волосы, молочно-белая кожа, лукаво изогнутые губы и повязка, закрывающая глаза. И еще платье – темно-красное, тяжелое, шелковое, опасно шуршащее, совершенно не подходившее такой юной девушке – да и всему этому суровому, хмурому краю тоже.
– Попался! – повторила она, крепко держа меня за руки. – Чтобы освободиться, ты должен получить поцелуй ведьмы.
С этими словами она привстала на цыпочки и прижалась губами к моим губам.
На нас смотрел весь трактир, все эти неприветливые местные парни – судя по виду, охотники, трапперы, лесорубы. Надо было что-то сказать, и я сказал:
– Похоже, вы недавно пили кофе.
Тогда она стащила свой платок и удивленно уставилась на меня.
Глаза у нее были светло-серые».


– Это Одри ван Хорн, – неловко произнес Энди, которого никто не спрашивал. Взмахнул руками от избытка чувств и уронил кувшин. – Она нечаянно.
Одри ван Хорн смерила оцепеневшего «гробовщика» долгим взглядом и присела на пол у его ног – собирать черепки.
– Мое имя Купер, – сказал чужак, обращаясь почему-то к Одри. – Мне сказали, что в доме вашего отца я смогу найти мэра Милфорда. Я не хотел…
– Это игры у нас такие, у молодежи, – перебил его Гарри Трумэн с таким видом, точно вся ответственность за случившееся лежала на нем. – В ведьм и индейцев.
– Как будто и тех, и других здесь не хватает… – проскрипел из своего угла морщинистый старик. Кружева на его рубашке были не первой свежести. – Я мэр. Что вам здесь нужно?
– Я прибыл из Сиэтла, чтобы найти убийцу.
Мэр крякнул и, вытерев лоб платком, глянул в сторону.
– Экий вы шустрый. Пойдемте-ка в кабинет хозяина. Здесь много лишних ушей, а дело деликатное...
– Мы и так знаем, кто их убил! – пронзительно крикнул кто-то из угла.
Купер, последовавший было за мэром вверх по деревянной лестнице, обернулся.
– И кто же? – вежливо спросил он.
Ответом ему было всеобщее молчание. В наступившей тишине было слышно, как звякают черепки в руках Одри ван Хорн.


– «Двадцать второго июня сего года честными жителями Твин Пикс в реке было найдено тело Терезы Бэнкс, служанки господ ван Хорн. Означенная девица исчезла за два дня до этого, чему в городе не придали значения, ибо была она особой нескромной и нечистой на руку и давно уже побуждала в своих хозяевах желание выгнать ее на улицу. Тело ее всплыло двумя милями ниже водопада, завернутое в холстину и обмотанное бечевкой. Когда же холстину сняли, то из груди всех собравшихся вырвался вздох: плоть была содрана с костей, а в волосы воткнуты совиные перья...»
– Хотелось бы мне знать, кто написал в Сиэтл эту кляузу, этот донос! – гневно произнес мэр, и от раздражения его рука с зажатым в ней листком бумаги затряслась сильнее, чем раньше. Дэйл Купер потянулся вперед и осторожно придержал мэра за запястье, прежде чем письмо или кружева на отвороте попали бы в пламя стоявшей на столе свечи.
– Думаю, не стоит так опрометчиво бросаться словами. Донос подразумевает под собой обвинение некоего лица, а в этом письме всего лишь привлекается внимание к свершившимся преступлениям.
– Судья направляет своего человека расследовать каждое преступление, случившееся за тридевять земель? – желчно спросил ван Хорн, протянув руки к камину. – Ему не хватает их в большом городе?
– В этих краях убийства не редкость. Пьяные лесорубы, завистливые охотники, паршивые индейцы...
– Неправда, – кашлянув, сказал доктор Хэйворд. – Все не совсем так. Да, лесорубы пьют, в вашем же трактире, господин ван Хорн. Да, буянят. Да, ревнивые мужья тишком бьют своих жен. Что касается индейцев, по сравнению с другими местами они ведут себя тихо, и ни одно из соседних племен давно не выкапывало топор войны... И уж никак нельзя считать обычным, что погибли две девушки, едва достигшие семнадцати лет...
– Так-так, Хэйворд, и на чьей же вы стороне! – проскрипел мэр.
– Доктор на стороне всех отцов, чьи дочери сейчас заперты дома, под охраной своих семей, – раздался тихий голос Лиланда Палмера, сидевшего в кресле у подоконника. – Всех отцов, чьих дочери еще живы...
– Лиланд, друг мой!
– Может, прервемся? – с надеждой предложил мэр.
– Нет-нет, читайте. Чем скорее мы позволим господину констеблю разобраться с этим делом, тем лучше.
– «Двадцать второго августа, на рассвете, в той же реке одним рыбаком была найдена Лора, дочь Палмеров, добрая и приветливая девица. Тело в холстине лежало на берегу, выброшенное рекой, и снова было изувечено, в то время как мать и отец мирно спали в своей постели, не подозревая, что дочери их уже нет в живых...»
Мэр умолк.
– Так оно все и было, констебль. Двух юных девушек нам пришлось похоронить, и нет такого наказания, которого заслуживают убийцы.
– Убийцы? – переспросил Дэйл Купер, всматриваясь в лица своих собеседников. – Знаете ли вы, кто они, раз так уверенно говорите, что их было несколько?
– Ну конечно, конечно же! – глядевший в камин господин ван Хорн резко обернулся. – Конечно, их было несколько, они всегда действуют целой бандой!
– Кто?
– Да индейцы же, – ван Хорн пожал плечами. Его породистое лицо выглядело раздраженным и усталым. – Кто же еще способен на такую дикость. Эти перья... Это точно индейцы. И не смотрите на меня так! У меня, между прочим, тоже есть дочь. Вы зря приехали в одиночку, констебль. Нам бы не помешала целая армия – выкурить краснокожих ублюдков из Гоствуда.
– Вы тоже так думаете? – обратился констебль к доктору.
От окна послышался тонкий скулеж.
Прикрыв голову руками, Лиланд Палмер безутешно рыдал, раскачиваясь в кресле.
– Ах, моя Лора... Ах, моя девочка...


«Диана, когда я, простившись с отцами города, спускался по винтовой лестнице, мне снова довелось столкнуться с юной дочерью землевладельца ван Хорна. Она несла поднос с нарезанным хлебом.
Не произнеся ни слова, она быстро пожала мою руку и пошла дальше, а я, почувствовав у себя в кулаке клочок бумаги, вышел во двор, чтобы рассмотреть его.
Диана, как ты, наверное, могла уже догадаться, на клочке было округлым детским почерком выведено послание. Оно гласило: «Спросите у них про третью!»


– Предупреждаю, что я довольно хорошо дерусь, а стреляю еще лучше, – сказал констебль, обращаясь к сентябрьской мгле.
– Поберегите заряды для настоящего врага, – проворчал в ответ Гарри Трумэн.
Он отлепился от бревенчатой стены, откуда наблюдал за констеблем.
– Я Гарри, – он протянул руку. – Местный охотник. Точнее, траппер – ставлю силки и капканы в здешних лесах.
– Следопыт? – с любопытством спросил Купер, пожимая его ладонь.
– Не то чтобы. Следопыт у нас Хоук, – Гарри кивнул за спину констеблю. Купер кивнул:
– Я знал, что тут есть еще двое.
– Я не враг моему брату, – сказал, выступая из темноты, высокий индеец с красивым, открытым лицом. – И мой брат Долгая Голова – тоже.
– Долгая... Что?
– Это у них так принято, – слова Энди Бреннана прозвучали как извинение. – Награждать всех разными прозвищами. Вы правда констебль? Мы хотели поговорить с вами об убийствах...
– Энди!
– Стой, Долгая Голова!
За страшным визгом и вторившим ему слабым вскриком Энди последовали грохот и треск, словно что-то огромное вслепую рвануло прочь через кусты.
Купер оказался возле Энди первым и помог ему подняться.
– Меня что-то сбило с ног, – пробормотал Энди. – Кажется, это был лось.
– Не думаю, – серьезно сказал Купер. – Кажется, это была свинья мэра Милфорда.


Свеча, стоявшая на середине стола, сердито потрескивала.
Вокруг пламени вились белые ночные бабочки, проскользнувшие между неплотно прикрытыми оконными ставнями.
По стенам плясали тени. За окном блеяли овцы.
– Думаю, сейчас самое время рассказать мне о третьей убитой девушке, – предложил констебль.
– Откуда вы знаете? – воскликнул Энди и пораженно умолк.
– Вот это настоящий служитель закона! – подал голос мужчина, которого все звали Большой Эд.
– Да, – кашлянув, сказал Гарри. – Была еще одна. Не то чтобы совсем девушка... Ее звали Джози, и она была вдовой старого Пэккарда. Хорошенькая и маленькая, точно статуэтка из слоновой кости...
– «Китайская язычница», – вставил Энди. – Говорили, что их с Эндрю Пэккардом дом ломится от богатств, а Джози купается в роскоши...
– Сам ты язычник, – тень от кудрявой головы Гарри Трумэна раздраженно качнулась. – Паккард привез ее из жарких стран совсем девчонкой. В нашей церкви она приняла крещение, здесь же и вышла за него. Он не слишком-то ее баловал лаской, все пропадал на своей лесопилке... А она сидела в его доме, как птичка в клетке.
– И ты, Гарри, был в нее влюблен, – сказал констебль.
– Я любил ее, – согласился Трумэн. – А потом она умерла.
– Ее тело тоже нашли в реке?
– Нет, – заговорил вместо Гарри Большой Эд. – Ее нашли на лесопилке. Было это два дня назад...
Констебль заметил, что Энди Бреннан начал всхлипывать.
– Истерзанную? В холстине? – спросил у Большого Эда констебль, делая вид, что не замечает ни странного поведения Энди, ни явно подавленного состояния Трумэна.
– Нет, – покачал головой Большой Эд. – На теле не было ни одной раны. Ни капли крови на земле. Доктор Хейворд сказал, что у женщины было слабое сердце, но мы считаем по-другому. Хоук был там и видел перья, втоптанные в опилки.
Индеец, сидевший на полу, молчал, глядя строго перед собой. Выражения его глаз было не разобрать.
– Хоук, ты думаешь, что ее убили?
– Я видел ее лицо, – медленно произнес индеец. – Ее убил страх.


«Диана, я должен сообщить тебе, что почти вся ночь прошла в разговорах с этими молодыми людьми, называющими себя «парнями из овчарни».
Это очень странная, но теплая компания. Они выразили сомнения в том, что с помощью мэра и его друзей мне удастся когда-нибудь найти убийцу. Знаешь, Диана, я с ними согласен.
Самым ценным из сведений, полученных мною от этих молодых людей, стала легенда о двух вигвамах, созданных Маниту, и о зле, выходящем из леса.
Сперва я решил, что Хоук под влиянием рассказов моравских братьев и прочих миссионеров вольно трактует мне Библию, и потому о месте, вобравшем в себя все самое светлое и чистое, слушал вполуха – до тех пор, пока он не перешел к истории о Черном Вигваме.
«Духи, которые там живут, – сказал Хоук, – отвергают Маниту. У них крепкие клювы, широкие лапы и острые когти. Живьем содрать мясо с костей для них обычное дело. Если ты слышишь ночью шуршание перьев, не оглядывайся, и тогда, возможно, мимо пролетит обычная сова».
Эта часть рассказа заставила меня насторожиться, но я все еще считал, что таким образом индеец описывает мне свое видение Ада. И только когда Большой Эд сделал мне знак быть внимательней, я услышал то, что взволновало меня сильнее всего:
«До тех пор, пока алчное сердце будет биться, из Темного Места будет выходить зло, чтобы насытиться плотью и впитать в себя боль и печаль», – сказал Хоук. Диана, клянусь, невозмутимый прежде индеец выглядел встревоженным.
Когда я это услышал, у меня вдруг затряслись руки. Даже сейчас, когда я об этом думаю, мне трудно сосредоточиться.
Не в первый раз мне случается сталкиваться с таким: за слухами о темных силах может прятаться обычный человек. И, клянусь тебе, Диана, я найду его.
Светает. Я заканчиваю с письмом. Осталось запечатать его и убрать в саквояж. До завтра.
P.S. Доброе утро, Диана.
Я должен вкратце рассказать тебе, что, едва отложив перо, я заснул, будто ухнул в темную яму. Почти не могу вспомнить, что мне снилось, помню только, что шел во мраке куда-то вперед, а к лицу моему то и дело прикасались шершавые птичьи перья.
Потом я вроде бы увидел в конце моего пути свет, и этот свет соткался в фигуру юной светловолосой девушки – хохочущей, круглолицей, – а потом девушка умолкла и, подобрав шуршащий подол красного платья, превратилась в Одри ван Хорн. Крадущейся походкой она двинулась ко мне.
Диана, откуда этот дразнящий запах кофе?..»


– Это какое-то волшебство, – пробормотал констебль и сделал еще один крошечный глоток. На лице у него было написано блаженство. – Откуда в этих лесах...
– Нравится? – перебила Одри ван Хорн, искоса глядя на Купера.
Она стояла, заложив руки за спину, как примерная девочка, и водила по дощатым половицам носком черного башмака.
В этот раз на Одри было ярко-розовое платье, более скромного покроя, чем то, алое, но все равно очень дорогое.
С улицы доносились крики мальчишек. В большой трактирной зале с утра было прибрано и пустынно. Пахло сосновой стружкой, которой посыпали пол.
– В жизни своей не пил такого хорошего кофе! – чистосердечно признался Купер. – Я чувствую себя просто заново родившимся.
– Мой отец привез его из Сиэтла, – объяснила Одри и, понизив голос, произнесла: – Мой отец вообще знает толк в удовольствиях. Понимаете?
– Не очень, – медленно сказал констебль, внимательно глядя на Одри.
– Он покупает в наш дом только лучшие вещи, – запрокинув голову и глядя в деревянный потолок, заявила она. – У него лучшие лошади, посуда и женщины. Понимаете?
– Женщины? – повторил констебль, отставив чашку. – Одри, ты говоришь о какой-то конкретной женщине?
– И это платье тоже он мне подарил, – невпопад ответила Одри, погладив себя по атласному лифу. – Правда, красивое?
– Очень, – терпеливо кивнул Купер. – Одри, я должен поблагодарить тебя за записку...
– А скажите, когда вы найдете убийцу, вы сразу же уедете обратно, в свой большой город?
– Должно быть, так, – согласился Купер.
– А я ни разу нигде не была, – грустно сказала девушка, поднимая на него светлые глаза. – Отец никогда не брал меня с собой. Ни на охоту, ни на свою лесопилку. А других девушек брал.
– Понимаю, – помедлив, сказал констебль. – Подожди, ты сейчас сказала «лесопилка»? Разве лесопилка не принадлежала Джози Пэккард?
– У нас тут одна лесопилка, – ответила Одри, дернув плечом. – И теперь, когда Джози умерла, она принадлежит моему отцу, как и все здесь. Кстати, сегодня Джози зароют в землю. Разве вам не интересно посмотреть на похороны?
– Черт! – Купер вскочил на ноги, едва не пролив на себя остывший кофе. – Почему ни одна живая душа не сказала мне, что вдова Пэккард еще не погребена!
– Я говорю, – хихикнула Одри, прикрыв рот. – Констебль Купер, а констебль Купер? Разве вы не знаете, что черти приходят за теми, кто поминает их вслух? Втыкают им перья в волосы, а потом утаскивают в ад!
– У вас тут весьма нетипичные черти, как я успел заметить.


– Не знаю, что вы хотите обнаружить, тело уже обмыто и готово к погребению, но если вы считаете, что я не прав, дело ваше... – доктор Хэйворд развел руками. – Заканчивайте быстрее. Мэр будет очень недоволен.
Констебль, разглядывающий руки покойницы, немедленно выпрямился и поклонился.
– Доктор Хэйворд, – торжественно сказал он. – Я встречал мало по-настоящему разумных людей, понимающих, что служение закону требует переступать через мракобесие и предрассудки. Спасибо, что позволили осмотреть тело. Я нисколько не сомневаюсь, что вы правы, и смерть вдовы наступила в результате сильного сердечного испуга...
– Да Бог с вами, – отмахнулся старый врач. – Я ведь уже сказал: все дело в том, что у меня три дочки. Я хочу, чтобы они могли без страха покидать дом, пока не выйдут замуж и не уедут отсюда. Найдите того, кто убил несчастных. На Лиланда Палмера и его жену страшно смотреть…
– Очень странно, – перебил его Купер, доставая из кармана жилета большую лупу. – Впервые такое вижу. Посмотрите-ка сюда. Что это, признак какой-то болезни?
Доктор протиснулся к нему между стеной и столом, на котором лежало хрупкое, желтое, будто восковое тело китаянки.
– Узкий темный ободок у основания мизинца, – удивился он. – Грязь?
Констебль поскреб темный след и покачал головой.
– Издалека мне показалось, что похоже на кольцо, – заметил он.
– От колец остаются светлые полосы, – возразил доктор Хэйворд. – Но не припомню, чтобы такой симптом оставляла какая-нибудь болезнь.
– Очень странно, – повторил констебль и посмотрел на свои руки. – Но, раз так, не будем дальше удерживать Джози в земной юдоли. К тому же, мэр, кажется, сейчас сломает трость о дверь вашего дома.


– Господин констебль!
Купер обернулся.
К нему, неуверенно улыбаясь, приближалась девушка, которую он видел на похоронах вдовы Пэккард.
Сами похороны были столь торопливы, а людей было так мало, что это не дало констеблю никакой пищи для размышлений. Он лишь пересчитал по головам присутствующих да насладился вытянувшимися лицами горожан, когда на кладбище вдруг явилась Одри ван Хорн, в своем розовом атласном платье смотревшаяся на фоне могил как украденный из корзины цветочницы пион.
Впрочем, Одри была тут же уведена своим отцом. Констебль остался молиться вместе со всеми, и после того, как над могилой вырос аккуратный столбик земли, к нему и подошла эта девушка. Бледность ее милого круглого лица только подчеркивалась траурным платьем. Девушка щурила глаза, как это делают только близорукие люди, и то и дело принималась теребить свою одежду.
– Простите, что я сама с вами заговорила, – робко начала она, остановившись в двух шагах от Купера. – Я Мэдди, Мэдди Фергюсон. Лора была моей кузиной. Вы ведь приехали, чтобы найти того, кто ее убил?
Купер осторожно кивнул.
– Я... Я верю, что вы его найдете. Лора... Она была самой лучшей. Она так хотела быть счастливой! А теперь...
– Мэдди!
– Это дядя и тетя, – пробормотала девушка, вращая кольцо на пальце. – Они совсем сломлены. Просто не знаю, как им помочь. Найдите его скорее, констебль Купер.
– Мэдди, ты уже уходишь? – Сара Палмер, высокая, сухощавая и, видимо, красивая в прошлом женщина, смотрела на племянницу запавшими глазами. – Разве ты не останешься, чтобы прибраться на могиле Лоры?
– Лора! – встрепенулся ее супруг, все это время с отрешенным видом топтавшийся рядом. – Моя девочка! Лора всегда была такой аккуратной. Она останется недовольна, если не прибрать опавшие листья.
Мэдди ощутимо вздрогнула.
– Доктор Хэйводрд сказал, это потом пройдет, – одними губами сказала она Куперу, а вслух громко добавила: – Извини, тетя, но я очень устала и, пожалуй, пойду домой.
– Как знаешь, моя хорошая, – мать Лоры перевела взгляд на констебля. – Вы... Это ведь вы ищете того, кто... – она замолчала, но тут же справилась с волнением. – Пожалуйста, приглядите, чтобы с ней все было хорошо.
Купер отвесил ей поклон.


– Мэдди, вы близко общались с Лорой?
– Трудно сказать, – девушка покачала головой и жестом пригласила констебля зайти в дом. – Хоть мы и не родные сестры, но мы были очень похожи лицом и мыслили тоже похоже, поэтому нам было легко друг с другом, – Мэдди засмеялась. – Хотя у Лоры с самого детства водились секреты... Но все равно она была милой и доброй. Все так ее любили, что порой мне становилось завидно...
– У нее были враги?
– Враги? – Мэдди посмотрела недоуменно. – Нет, откуда бы?
– А друзья? Жених? Возлюбленный?
– Здесь, в Твин Пикс? – Мэдди рассмеялась. – Лора нравилась многим, но, мне кажется, никто еще не просил ее руки. Мне она, по крайней мере, не писала об этом... – Мэдди пожала плечами.
– Вы переписывались с ней?
– Да, когда я жила в Сиэтле... – девушка вздохнула.
– Мэдди, – констебль произнес это с такой страстью, что девушка вздрогнула. – Дорогая Мэдди Фергюсон, я только что понял, что вы одна можете мне помочь.


– Вот! – Мэдди торжествующе протянула констеблю стопку бумаги. – Вся, какая нашлась у Лоры. И ее чернильница – думаю, дядя Лиланд не обидится, что я отдала ее вам. Лоре она все равно больше не понадобится... – Мэдди вздохнула.
Прижимая бумажные листы к груди, Купер внимательно оглядел маленькую угловую комнату под самой крышей. Застеленная постель с брошенными на нее платьями, таз и кувшин на столе, подушка с вышитым котом, капор, висящий на стене...
– Это комната Лоры?
– Да. Дядя Лиланд хочет, чтобы я теперь спала здесь – мне кажется, ему нравится думать, что он всегда может зайти перекрестить Лору на ночь, как раньше... Но тетя велела ничего не трогать, оставить все, как было при Лоре, и я этому рада, – Мэдди помедлила. – Мне почти каждую ночь в Твин Пикс снятся кошмары, – тихо добавила она. – Ой, что вы делаете?
– Мэдди, – Купер провер пальцем по распоротому шву одного из разложенных на кровати платьев. – Почему, если в комнате нельзя ничего менять, кто-то взялся перешивать платья Лоры?
– Ну, Лоре они не нужны, а в хозяйстве все пригодится, – предположила Мэдди. – Думаю, тетя Сара рано или поздно это поймет. Но я не видела, чтобы она занималась этими вещами. Я думаю, это сама Лора надставляла свои платья. Наверное, пополнела, – бесхитростно добавила она.
– Пополнела, да, – задумчиво сказал констебль. – Мэдди, мне пора идти, я и так нахожусь здесь уже неприлично долго. Последний вопрос, – он пытливо посмотрел на девушку. – Где в Твин Пикс Лора могла приобрести такую бумагу?


– Гарри, – торжественно провозгласил констебль Купер, стоящий на краю обрыва. Лес внизу уже расцветился яркими красками осени. – Клянусь, здешний воздух можно резать ножом, как пирог, и употреблять в пищу!
– И запивать еловыми иголками, – невесело улыбнулся Гарри Трумэн, вставая с пня. – Пойдем, Дэйл, не то хозяйка отправится по своим делам или обернется куропаткой и улетит...
– Гарри, ты веришь в колдовство?
– Я – нет. Но ты бы знал, какие только слухи не ходят у нас про эту старуху и про зелья, которые она варит в полнолуние из нетопырей и поганок. Может быть, только благодаря этим слухам Маргарет Лантерман живет одна уже бог знает сколько лет – и ее скальп все еще при ней. Индейцы то ли боятся, то ли уважают ее. Ну вот, мы пришли, в этой пещере она и обитает.
– Гарри Трумэн, – наставительно сказала опрятная старушка, появляясь в проеме укрытой древесными корнями пещеры. – У тебя такой длинный язык, что не удивляюсь, почему ты добываешь себе пропитание капканами. Ни одна белка не позволила бы себя подстрелить, заслышав тебя издалека.
В руках она держала, покачивая, берестяную люльку, вроде тех, в которых индейцы обычно носят детей.
В люльке лежало полено.
– Мое почтение, леди, – сказал Купер, поклонившись.
– Доброго дня, констебль, – церемонно откликнулась старуха. – Я ждала кого-то вроде вас с тех пор, как отправила в Сиэтл письмо.


– Скажите, Маргарет, откуда у вас такая приметная бумага? – спросил констебль, отхлебывая душистый травяной напиток. – Гарри, не хочешь попробовать «нетопыриного зелья»?
– Смейся-смейся, – хмуро сказал охотник.
– Эти листы, – обстоятельно сообщила пожилая женщина, баюкая люльку, – принадлежали моему покойному мужу. Это очень хорошая бумага. Здесь такой не найдешь.
– Я вам ее верну.
– Не вздумайте, – дама строго погрозила Куперу пальцем, не прекращая качать полено. – Я дарю ее вам. А я делаю подарки только тем, кто их действительно заслуживает.
– И Лоре?
Старушка вздохнула и, выловив из миски соленый гриб, отправила его в рот.
– Маргарет, почему вы написали письмо сэру Гордону Коулу?
– Потому что из леса выходит зло! – значительно прошептала дама. – И пока его не остановят, оно будет убивать.
Гарри шумно вздохнул.
– Маргарет, – тихо спросил Купер. – Вы знаете больше, чем говорите. Почему мне приходится добывать правду так, словно я промываю золото на прииске?
– Я знаю только то, что видело мое полено, – сказала дама, поджав губы. – Вернее, то, что оно захотело мне рассказать. Слушайте, – женщина взмахнула бревном, едва не угодив констеблю по уху. – Слушайте, что оно говорит: «Я видело, как девушка со светлыми волосами ходила в лес! Я видело, кого она ждала на лесной опушке! Наклонитесь поближе – и я вам все расскажу!»


– Что скажешь, Гарри?
– Купер, – Гарри строгал ножом палочку. – Ты спрашиваешь меня о том, что я думаю о старухе, или о том, что сказало полено?
Констебль, бродящий в зарослях папоротников, издал неопределенный звук.
– Так вот, – Трумэн размахнулся и метнул нож в ствол пихты. – Я верю бабке. Можешь смеяться надо мной, если тебе угодно, я знаю одно: Маргарет Лантерман никогда не врет. Так говорил мой отец, и мой дед тоже так говорил. Она, конечно, странная, а муж ее был и того хуже, но, если посмотреть на наш городок, кто тут не без этого? Бывший майор Бриггс ходит на запруду и разговаривает с бобрами, причем Хоук, который проследил за ним однажды, клянется, что бобры ему отвечают. Пит Мартелл однажды при мне достал из своего кофейника рыбу. Одри ван Хорн может остановиться посреди улицы и начать кружиться в танце...
– Одри... – констебль уже совсем скрылся в кустах, оттуда доносился только его голос. – Одри говорила о «других женщинах», с которыми ее отец часто проводил время. А дама и ее полено видели, как Лора Палмер встречалась здесь с ван Хорном. При этом их встреча была очень скрытной и очень теплой... Гарри, я кое-что нашел, – позвал констебль, и Трумэн устремился в кусты. – Смотри, какая хорошенькая цепочка с сердечком. Надо спросить у кого-нибудь, была ли такая у Лоры...
– Вряд ли она тут выросла сама по себе!
– Вряд ли, тем более что точно такую же я вчера видел на шее у Одри ван Хорн, и, вероятно, они были куплены в одном месте одним человеком...
– Куп, я сейчас подумал... С Лорой он мог встречаться в этом лесу, Тереза была его служанкой, а моя Джози... С Джози он был связан лесопилкой.
– Все так, как ты говоришь, Гарри. Но прежде чем мы пойдем к Бенджамину ван Хорну, нам придется провернуть еще одно дело.
– Я сделаю все, что потребуется.
– От тебя и от всех, кто может помочь, потребуется копать.


«Диана, у меня очень скверное настроение, его не скрашивает даже то, что сегодня я в первый раз в жизни изучал поднятый из могилы труп – между прочим, под защитой двух ружей, Гарри и Большого Эда, а также длинноствольного карабина Хоука и лопаты Энди.
Если бы не эти господа, боюсь, местные меня бы растерзали.
Останки Лоры Палмер и Терезы Бэнкс выглядят устрашающе. Диана, у меня опять тряслась рука.
Зато теперь есть неопровержимые доказательства, что милая Лора, которую все любили и которая любила гулять в лесу, носила во чреве ребенка. Мысль об этом появилась у меня, еще когда я осматривал ее перешитые платья, а потом беседовал с дамой с поленом.
«Мой отец знает толк в удовольствиях», – сказала Одри ван Хорн. Диана, теперь об этом сложно судить, но, видимо, при жизни Лора Палмер была сладким плодом, который сорвала чья-то искушенная рука.
Мы идем к ван Хорну.
P.S. Диана, очень странно. Когда я осматривал тело Лоры, мне показалось, что у меня déjà vu: я обнаружил и на ее левой руке след от отсутствующего кольца.
P.S.S. Диана, теперь у меня столько бумаги, что до самого моего возвращения в Сиэтл я могу писать тебе несколько писем в день, не экономя!»


– Что вы себе позволяете! – оглядев собравшихся, очень тихо, очень зло заговорил ван Хорн. Он привстал из кресла и навис над своим столом. – Вы что, думаете, это я их убил?!
Мэр предупреждающе кашлянул в своем углу. В кабинете на втором этаже Большого Дома собралась пестрая компания: по правую руку расположившегося в кресле мэра заняли места доктор Хэйворд и священник, по левую – опирающийся на карабин Гарри Трумэн, невозмутимый Хоук и взволнованный, поминутно вытирающий пот со лба Энди Бреннан.
И, конечно, Бенджамин ван Хорн и констебль.
Горящие свечи и камин наполняли помещение удушливым жаром.
Купер ослабил шейный платок.
– Я этого не говорил, – терпеливо сказал констебль. – Я сказал, что у нас есть свидетель вашей близости с Лорой Палмер, и спросил, знали ли вы, что она носила ребенка.
– Слушайте, Милфорд, куда вы смотрите, – сквозь зубы сказал ван Хорн, обращаясь к мэру. – И вы, преподобный! Этот тип шляется тут, выспрашивает, вынюхивает, водится с краснокожими обезьянами, сумасшедшими ведьмами, оскверняет могилы – вы дождетесь, что они прямо при вас проведут черную мессу!
– Он представитель закона, – подал голос доктор Хэйворд. – И пока не сделал ничего, что бы ему противоречило.
– Господин ван Хорн, вы отрицаете, что регулярно встречались в лесу с Лорой и дарили ей подарки, в том числе, такую же цепочку с сердечком, как носит ваша дочь?
– Папа, как ты мог!
Констебль обернулся.
Стоя в дверях, Одри ван Хорн смотрела на отца с неподдельной детской обидой.
– Выйди, здесь разговаривают мужчины! – приказал ван Хорн. Одри стремительно развернулась и исчезла – только мелькнул в дверном проеме длинный красно-черный шлейф. Купер моргнул – сегодня Одри превзошла саму себя по части нарядов.
– Это мое личное дело, – сквозь зубы сказал ван Хорн. – Я вдовец, и я мужчина. Если вы к моим годам заработаете такое же состояние, констебль, то поймете, что его нужно тратить в свое удовольствие, иначе загнешься на куче денег от переизбытка желчи.
– Деньги можно тратить на богоугодные цели! – вставил священник.
Ван Хорн посмотрел на него с отвращением:
– Вы-то уж успокойтесь, я вам церковь построил. Кстати, преподобный...
В кабинете стало тихо. Бенджамин ван Хорн улыбался, как счастливый вампир.
– Почему бы вам не рассказать констеблю и о ваших шашнях с милой Лорой?
– Это ложь! – побледнев, возопил священник. Обернулся к не менее бледному мэру. – Наглая ложь!
– Ложь – утверждать, что ничего не было. Ну а вы, мэр? Не забыли, как рассказали мне о «маленькой златовласой распутнице»? Или я перепутал, и вы тогда говорили о своей свинье?
– Вы – чудовище, – проскрипел мэр и испуганно глянул на констебля.
– Так что, понимаете ли, – глава семейства ван Хорн развел руками, – сложно сказать, кто был отцом ее ублюдка. Вряд ли в городе есть хоть один состоятельный человек, который не побывал в сетях этой чертовки. Посмотрите на них, констебль. Думаю, рано или поздно она бы заставила одного из них жениться на себе – но не меня. На мой век хватит горячих женщин, даже в этих лесах.
– Не надо обобщать, – с достоинством сказал доктор Хэйворд. – Я ничего об этом не знал, а если бы знал... Бедный Лиланд, бедный, несчастный отец. Хорошо, что здесь его нет.
– Вот же грязь, – довольно громко произнес Гарри Трумэн. – А что насчет Джо...
Купер сделал ему знак помолчать.
– Джози? – Бенджамин расхохотался. – Джози Пэккард сюда приплели? Решили повесить на меня всех собак? Кого еще? Терезу, девку, мывшую полы? Убирайтесь из-под моей крыши, констебль. Ночуйте где хотите, хоть на сеннике.
– Достаточно, – сказал Купер. – Бенджамин ван Хорн, и вы, почтенные господа. Давайте внесем ясность в наше дело. Независимо от того, была ли Лора Палмер грешницей или праведницей, я буду искать ее убийцу – и найду. Теперь я более чем уверен, что искать надо не среди «индейцев» или «пьяных лесорубов», а среди тех, кто был близок с убитыми – с Лорой, Терезой и китаянкой. Не вздумайте мне мешать, или вам не поздоровится. Идем, Гарри. Идем, Энди.
– Да, господа, – он обернулся в дверях. Обвел взглядом угрюмых «отцов города». – Кто-нибудь из вас помнит, не носили ли Лора или вдова Пэккард какое-нибудь приметное кольцо?


Из-под двери его спальни пробивалась слабая полоса света.
Купер помедлил, оглядел пустынный коридор и вытащил из-за пояса револьвер. Толкнул дверь и осторожно заглянул в комнату.
За столом, спиной к нему, сидела Одри и читала исписанные листы. Когда заскрипела дверь, она даже не повернула головы.
– Одри, – позвал констебль, убрав оружие. – Ты огорчаешь меня.
– Что это такое? – спросила девушка, поднимая на него глаза – слегка покрасневшие, но без капли раскаяния. – Это ваши письма? Кто она, эта Диана? Ваша сестра? Жена? Невеста?
Купер прошел мимо нее, забрал письмо, аккуратно сложил его и убрал в саквояж. Запер замок, сел на кровать и пытливо посмотрел на девушку.
– О чем ты сейчас читала?
Одри потупилась, заправила за ухо прядь волос и тут же стрельнула глазами в констебля.
– Про Мэдди Фергюсон, – призналась она. – Вы правда находите ее «милой»? Она же такая, ну... скучная. И вы не ответили мне про Диану.
– Я не буду тебе ничего рассказывать, пока ты не извинишься за свой поступок, – серьезно сказал Купер.
– Констебль, – Одри вздохнула, встала со стула, приблизилась, шурша платьем, и присела на кровать рядом с ним. – Вообще-то я пришла пожаловаться вам на отца. Сейчас вы огорчитесь еще и из-за того, что я подслушивала за дверью ваш разговор, но я всегда так делала, здесь иначе с ума сойти можно: в этом городе все лгут. Когда он сказал про цепочку, мне стало так больно! Так больно, вы понимаете? – она заглянула констеблю в глаза. Одри сидела близко, очень близко, и ее пышные юбки соприкасались с голенищем правого сапога Купера. – А тут саквояж. Закрыт на ключ, а ключ в замочке, – Одри пожала плечами. – Простите меня, констебль Купер, но, если бы я еще раз так к вам пришла, я бы открыла его снова.
– Ясно, – смертельно серьезно кивнул Купер. – Я прощаю тебя, Одри. Но больше тебе не доведется в него залезть: твой отец изгоняет меня из Большого Дома, и я его вполне понимаю.
– Но вы не можете уйти! – Одри стиснула кисть Купера. – Там вам будет угрожать опасность! А здесь – нет!
– Одри, – констебль мягко освободился и указал на дверь. – Выйди, мне надо переодеться.
– Я думала, что каждое утро буду варить вам кофе, – пробормотала Одри, упрямо глядя на него. – Я же вам помогла, с запиской... А вы в это время думали о Диане.
– Одри!
Дверь за девушкой захлопнулась.


«Диана, что я пропустил?»


– Входите, констебль! – Энди втащил саквояж Купера в свой покосившийся домишко. – Вот тут я и живу. Это, конечно, не то что в доме ван Хорнов столоваться, но...
– Энди, что это? – устало спросил констебль, вертя в руках небольшую духовую трубу, лежавшую на столе. – Труба? Здесь?
– Ну да, – застенчиво сказал Энди. – Была у меня раньше такая мечта... Я думал, что если меня возьмут в гарнизон трубачом и выдадут мундир, Люси будет ко мне более благосклонна.
– И что же, ты выучился?
– Ага, – Энди кивнул. – Но с Люси это как-то не помогло. К тому же оказалось, что там, в гарнизоне, еще и воевать надо. Так что я так туда и не пошел.
– И что ты теперь с ней делаешь? – спросил констебль, подпирая щеку рукой. – Не с Люси, с трубой.
– Как что? Играю!
С этими словами Энди надул щеки и извлек из трубы пронзительный и печальный звук.
По всему городу обеспокоенно завыли собаки.


«После этого, Диана, я передумал спрашивать, почему у него на стене прибита рыба.
Диана, мне не нравится атмосфера, царящая в городе. Он пропитан страхом и желанием, как сладкое пирожное – ромом. Ветер разыгрался не на шутку.
Деревья в лесу, должно быть, пригибаются к самой земле.
Гарри и Хоук остались наблюдать за домом ван Хорна. Энди должен разбудить меня в три, чтобы я сменил их.
Спокойной ночи, Диана».


– Купер, – Гарри потряс констебля за плечо. – Просыпайся. Энди забыл тебя разбудить, так что все самое интересное ты пропустил.
Купер сел на кровати, непонимающе взглянул сперва на Трумэна, а потом в окно, на солнце, уже высоко поднявшееся над верхушками деревьев.
– Где Энди?
– Спрятался, боится, что ты его обругаешь. Купер, – охотник протянул констеблю его жилет. – Сейчас тебе будет не до смеха. Мы видели, как из дома ван Хорнов ночью выехал всадник и скрылся в лесу. И это несмотря на бурю, которая началась после полуночи.
– Ван Хорн уехал? – воскликнул констебль. – И вы даже не попытались его остановить?
– Кто тебе сказал, что это был ван Хорн? Судя по свету в его окне, он всю ночь сидел у себя в кабинете. Это была его сумасшедшая дочка.


– Думаешь, ван Хорн куда-то услал свою дочь? – спросил Гарри, когда они с Энди и констеблем шли по главной улице к Большому Дому.
Город выглядел чистым, умытым дождем. Над каждым домом курился дымок, и в воздухе висел запах жженых сосновых веток. В лужах отражалось не по-осеннему веселое солнце; грязная, раскисшая дорога была присыпана красными листьями канадских кленов.
– Надеюсь, что так, потому что иначе мне совершенно непонятно, зачем Одри выехала из дома ночью, в ненастье... Гарри! Да вот же она!
Одри ван Хорн в теплом сером плаще с капюшоном шла им навстречу пешком, ведя коня в поводу. Ее юбки выглядели грязными и мокрыми, а сама она – осунувшейся и обессиленной.
– Мисс ван Хорн!
– Одри, твой отец знает, что ты отлучалась из дома? – спросил констебль.
– Я вам ни словечка не скажу, – устало ответила Одри. – Пустите меня, мистер Трумэн.
– Где ты была?
– Я гуляла, – это прозвучало довольно нагло. Одри повернулась к констеблю спиной и зашагала дальше.
– О Господи, – странным голосом сказал Гарри Трумэн, придерживая констебля за локоть и не давая ему пуститься следом за Одри. – Купер, ты посмотри на них...
Констебль обернулся.
По главной улице, не разбирая дороги, медленно шла Сара Палмер. Ее рыжие кудри не были убраны под чепец и в беспорядке рассыпались по худым плечам. Она шарила взглядом по ставням домов, мимо которых проходила, и ступала прямо в лужи.
Рядом с ней чинно вышагивал ее муж, поддерживая супругу под локоть. При этом он не прекращал рассеянно улыбаться.
– Не нравится мне все это, – пробормотал Гарри.
– Гарри, меня обманывают глаза, или Лиланд Палмер действительно стал совсем седой?
– Не нравится мне все это... – повторил Гарри и крикнул: – Что случилось, Сара?
– Мэдди исчезла, – прошептала она, поравнявшись с неподвижно стоявшим констеблем, и повалилась в обморок.
Прежде, чем броситься ей на помощь, Купер успел оглянуть и проверить, все ли в порядке с Одри ван Хорн.
Одри стояла, прижавшись головой к морде своей белой лошади, и равнодушно взирала на разыгравшуюся сцену.


Бурые пятна были везде: на соломе, на балке, поддерживающей свод, и даже на перегородке, отделяющей сенник от конюшни.
Констебль еще раз осмотрел сарай, повертел в руках обрывок веревки и вышел на улицу.
Горожане, полукругом столпившиеся вокруг дома Палмеров, угрюмо молчали.
– Ты думаешь, это кровь Мэдди? – шепотом спросил Гарри.
Вместо ответа Купер шагнул к сидящей на колуне Саре Палмер.
– Мэм, когда вы последний раз видели свою племянницу?
– Вечером, – тихо ответила женщина, подняв на констебля покрасневшие, припухшие глаза. – Я перекрестила ее и ушла спать. Буря была ужасная, ветер так и выл в трубах... Утром я к ней не заходила, а потом пошла в сарай – посмотреть, не снесла ли черная курица яйца в соломе. А там... А Мэдди...
– Хоук попробует поискать, когда люди разойдутся, – снова зашептал Гарри. – Правда, ночью был дождь, да еще и эти здесь натоптали, но все равно...
– Не трудись, Гарри, – сказал констебль, вглядываясь вдаль.
Со стороны реки к толпе горожан, двигаясь бок о бок, медленно приближались дама с поленом и немолодой лысоватый мужчина в потертом красном мундире. Вид у обоих был значительный и строгий. Дама покачивала свою люльку.
– Майор Бриггс, – вздохнул Гарри Трумэн. – Все плохо.
– Идите за мной, констебль, – сказала дама, останавливаясь в нескольких метрах от Купера. – Я отведу вас к месту, которое указало мое полено.
По толпе пронесся вздох, а Сара Палмер беззвучно зарыдала.


«Диана, мне нет прощения: все эти дни я был слеп, глух и глуп, и в результате моего бездействия погибла еще одна молодая девушка.
Тело Мэдди Фергюсон, раздетое донага и завернутое в холстину, так и не побывало в реке: убийца бросил его на прибрежных камнях, то ли спугнутый кем-то, то ли испугавшийся непогоды, то ли просто не посчитавший нужным довести свой «ритуал» до конца. Но когда я развернул грубую ткань, стало видно, что в спутанные волосы Мэдди воткнуты полосатые совиные перья, а руки, ноги и грудь покрыты глубокими царапинами – не считая множественных смертельных ран.
Осматривая Мэдди, я все время ловил себя на том, что не смею заглянуть ей в лицо: в мертвых ее чертах мне все время чудились укор и обида.
Как стыдно, Диана.
Но кое-что я, тем не менее, обнаружил. Знакомый мне след на мизинце.
Диана, а ведь я его видел, это кольцо».

– Я ведь уже говорил: не помню, носила ли Джози какое-нибудь особенное кольцо на мизинце, – признался Гарри. – У нее было очень много драгоценностей, я не вел им счет. Еще чего не хватало...
– Очень плохо, – сказал констебль и задумчиво подудел в трубу. – Очень плохо, Гарри.


– Не знаю, было ли у Мэдди какое-то кольцо, – Сара Палмер обнимала себя за плечи, раскачиваясь вперед-назад. – Если и было, то ничего драгоценного, я бы наверняка обратила на это внимание. Молодой девушке неприлично носить драгоценности, я считаю. У моей Лоры вот, например, ничего такого не было.
– Понятно, – констебль вздохнул и почесал за ухом кончиком гусиного пера. – Скажите, Сара, где ваш супруг?
– Лиланд на кладбище, – женщина поджала губы и отвернулась. – Он проводит там все свободное время. Украшает могилы, плетет венки из кленовых листьев, окапывает крокусы... Как будто это поможет!
В голосе Сары зазвенели слезы, однако она справилась с собой.
– Этот дом все больше и больше походит на склеп, – пожаловалась она констеблю, – а Лиланд – на привидение. Он совсем не занимается делами. Бенджамин ван Хорн предложил нам погостить в Большом Доме. Думаю, мы примем его предложение... Так будет проще приглядывать за Лиландом, если вы понимаете, о чем я, – она понизила голос. – Он ведет себя странно.
– Мэм, – решился спросить констебль. – Вы знали о том, что Лора ждала ребенка? И что отцом его мог быть Бенджамин ван Хорн?
Сара Палмер долго молчала, уткнувшись лбом в сложенные руки.
– Не говорите Лиланду, – попросила она наконец. – Этого уже не изменить, а его бедное сердце будет совсем разбито.


– Что вы ко мне привязались с этим кольцом, констебль, – Бенджамин ван Хорн сидел на ступенях лестницы, ведущей на жилой этаж, и раздраженно ссыпал на ладонь содержимое табакерки. Выглядел самый богатый человек города нехорошо: он был небрит, под глазами появились мешки, на жилете виднелись жирные пятна.
У его ног играл пятнистый щенок.
– У меня из-за этой бури авария на лесопилке; рабочие суетятся, как муравьи, а дело стоит... Было, не было... Было! У меня глаз наметан на такие вещи. Кольцо появилось у Лоры дня за два до смерти, и я, конечно, подумал, что это подарок старого Дуги Милфорда или его братца Дуэйна, рассвирепел и попытался отобрать у нее свой последний подарок, серебряную цепочку с половинкой сердца – да где там! Мы начали бороться, цепочка улетела в папоротники, а златовласка взяла и огорошила меня новостью о своем положении... Знаете, констебль, если бы не это кольцо, если бы я был уверен, что это мой ребенок, я бы с ней обвенчался. Я всю жизнь страстно мечтал о сыне. А у меня только дочь, которая делает что хочет и в конце концов улетит из дому следом за каким-нибудь молодчиком. Может быть, после, если бы я удостоверился, что дитя мое, я бы признал его.
Хозяин Большого Дома наклонился и потрепал щенка по спине.
– Господин ван Хорн, это грозило бы вам скандалом.
– Вся моя жизнь – сплошной скандал, – угрюмо сказал землевладелец. – Одри! Готов там мой кофе? – крикнул он. Перевел взгляд на Купера и неожиданно с гордостью улыбнулся: – Никто не готовит здесь кофе так, как моя дочь. Иногда мне кажется, что это какое-то колдовство.


Тропа, покрытая плотным ковром потемневших от дождей, кирпично-коричневых иголок вилась под ногами, как сброшенная шкурка змеи. В воздухе дрожали усыпанные росой паутинки. Где-то в ветвях раздраженно протрещала сорока – и бросила на шляпу констебля шишку.
Купер приложил палец к губам.
Идти за Одри ван Хорн оказалось не так тяжело, как он представлял себе: девушка ехала шагом, часто пригибаясь в седле, чтобы уберечься от нависающих над тропой веток, дважды спешивалась. Правда, задумавшись, констебль чуть было не потерял ее из виду, да к тому же пришлось разуться из-за того, что путь преградил ручей.
Когда же тропа закончилась, то, раздвинув кустарник, Купер понял, что вышел к озеру.
Берега густо поросли осокой и камышом. Одри нигде не было видно, и констебль зашагал быстрее. Заросли кончились неожиданно – начался песок, простирающийся до самой воды, и на этом песке был разложен костер, а у костра на коленях стояла Одри ван Хорн в юбке из мягкой оленьей кожи, украшенной бахромой, и ее темные волосы были заплетены в две толстые косы. Глаза Одри были закрыты, а губы беззвучно шевелились – и под этот шепот она ощупью доставала из расшитого мешочка пучки трав и кусочки меха и бросала их в огонь. Рядом лежали связанные перья и высохшие птичьи лапки.
Над песком, над водой стелился едко пахнущий дым. Белая лошадь Одри, привязанная неподалеку, неодобрительно фыркала.
– Одри, – укоризненно сказал констебль, присаживаясь на ствол поваленной березы, уходящий прямо в воду. – С тобой может случиться несчастье.


Они сидели бок о бок на комле и молчали.
Одри вытирала испачканные в угле пальцы о мягкий замшевый сапожок.
– Как давно ты этим занимаешься?
– С самого детства, – сказала Одри. – Мама все время болела, никто не брался меня выхаживать, и отец оставил приглядывать за мной индианку. Ее звали Вапециса, и она умела колдовать.
– Откуда у тебя это платье?
– Отец подарил, – Одри потеребила нити теплого шерстяного платка, наброшенного на плечи. – Я же вам говорила, в нарядах он мне не отказывает.
– И за это ты хочешь его погубить?
– Да вы что! – Одри выпрямилась. – Да как вы...
– С самого начала ты выставляла своего отца передо мной не в лучшем свете. От тебя я узнал о его женщинах, о Джози, заподозрил его в связи со всеми покойными, и немудрено: в случае смерти Джози лесопилка переходит к твоему отцу, а его единственной наследницей являешься ты. Ты поэтому могла захотеть уничтожить и Лору, чтобы ее ребенок никогда не родился. Зная магию, ты легко могла вызвать духа...
– Констебль, – прервала его Одри. – Замолчите, или я вас ударю. Вы такой дурак, господин констебль.
Одри быстро шагнула к своему мешку и вытряхнула содержимое на песок.
– Смотрите внимательней, констебль. Это – собранные мной летом травы, это – смола, это – шишки и перья. Неужели вы думаете, что этим можно призвать чудовище из леса?
– Ты хочешь сказать, что ты просто играешь?
– Я всегда играю, – сердито ответила Одри, упирая руки в бока – как никогда похожая сейчас на Бенджамина ван Хорна. – Мне здесь очень, очень одиноко. Но с тех пор, как вы появились... Я все время хожу сюда и прошу духов Вапецисы дать вам какую-нибудь разгадку. Или просто уберечь вас.
– Одри, – констебль выставил руки перед собой. – Я прошу тебя об одном. Больше никогда не ходи сюда. Я уеду из города, как только смерти прекратятся, и никогда...
– Господи! – с неподдельным отчаянием воскликнула Одри и положила ему на плечи перепачканные углем ладони. – Да ведь я же люблю вас, констебль. Полюбила сразу, как только увидела. Разве вы ничего не поняли?
Купер молчал.
– Мне так жаль, что мы с тобой не индейцы, – горько сказала Одри, сминая отвороты его плаща. – Я хожу здесь и представляю, как ты бы охотился и заготавливал вяленое мясо, чинил бы свои стрелы и копья. Я бы собирала желуди и дикий рис и шила бы из шкур. Мы построили бы типи подальше отсюда и никогда, никогда бы не видели ни этого города, ни зла, приходящего в него...
– Одри, что ты такое придумываешь, – осторожно сказал Купер, не отпуская ее маленькие пальцы.
– Или же забери меня в большой город. Я буду ходить в белом переднике и варить тебе кофе и, клянусь, никогда не доставлю беспокойства.
– Одри, нам пора идти. Тебя уже, наверно, заждались в Большом Доме.
– Поцелуйте меня, констебль, – жалобно сказала Одри и закрыла глаза.
– Я не имею права, – глядя на дым, стелющийся над водой, ответил Купер.
Одри шагнула назад, заглянула ему в лицо, закусив губу, вспрыгнула на ствол березы и рванула через голову платье. Сбросила оба сапога и кинула их в Купера. Поколебалась – и спустила украшенные бахромой штаны. Выпрямилась во весь рост, изумив угрюмый берег белизной нетронутой загаром кожи.
И прыгнула в озеро, выставив перед собой руки, скользнула в холодную желто-зеленую глубину и поплыла – как рыбка.
А Купер остался задумчиво сидеть на бревне, прижимая к себе ее правый сапог.


– Вот что мне интересно, – сказала Одри, стуча зубами. Она была закутана в плащ констебля и, нахохлившись, сидела на бревне. Купер заново разжигал костер. – Как вы будете описывать этот день? «Диана, Одри ван Хорн повела себя возмутительно, но я был стоек, и ничего ужасного не произошло»? Или о таких досадных происшествиях вы Диане не пишете?
– Ты очень ловко пародируешь мой стиль изложения, – вздохнул Купер, присевший перед огнем на корточки. – Дианы не существует, Одри, и никогда не существовало.
– Но...
– Существовала другая женщина, по имени Кэролайн. Она была замужем за моим другом и наставником, мы с ним тогда расследовали жестокие убийства в Сиэтле. Часто видясь с Кэролайн, я очень привязался к ней, и это оказалось взаимно. У меня не хватило твердости скрыть мои чувства, и в результате мы с Кэролайн сблизились. Знаешь, что случилось потом?
– Нет, – тихо сказала Одри.
– Ее муж все знал с самого начала. Он играл с нами, как кошка с мышью, а когда ему это надоело – убил нас, – констебль пошевелил веткой костер. – Вернее, убил Кэролайн, а меня тяжело ранил. Она умерла у меня на руках, а я так и не смог разглядеть лицо убийцы.
– И что? – прошептала Одри.
– Потом я долго болел. Со мной случилась странная вещь: я почему-то начал забывать последние полгода моей жизни, будто бы они выпали из памяти и проваливались в какую-то яму, а по ночам Кэролайн возвращалась ко мне в кошмарах, снова и снова. Тогда я придумал вот что, – Купер принялся рисовать концом ветки на песке. – Я стал записывать все мои сны и идеи, а потом, изучив эти записи, собрал все факты и предоставил судье Гордону Коулу доказательства, что убийца Кэролайн и всех остальных – ее муж.
– Его повесили?
– Нет, к тому времени он окончательно спятил. Его содержат в приюте. А я так привык записывать свои наблюдения, сны и домыслы, что уже не смог отказаться от этой привычки. Однако изводить просто так горы бумаги показалось мне странным, и я представил, что это письма, и стал обращаться к моему собеседнику – «Диана».
– Ах, констебль-констебль, – сквозь слезы улыбнулась Одри. – Ну конечно же, это ничуть не более странно!


«Диана, когда я рассказывал Одри ван Хорн свою историю, со мной случилось очередное необыкновенное происшествие. Как ты помнишь, костер я развел поверх углей, над которыми Одри жгла – прости – всякую гадость. И вот, когда я сидел, вглядываясь в огонь, перед моим взором возникла картина, которая никак не могла быть простой игрой пламени.
Я увидел красную комнату. Шторы медленно колыхались, а в кресле, обитом черной кожей, сидел я сам, попивая кофе. За креслом стояла Лора Палмер в бархатном платье, тоже черном. Сперва я решил, что она в трауре, но потом заметил, что ее плечи и спина оголены. Картинки принялись сменять друг друга довольно быстро: я увидел Кэролайн, отступающую за шторы, красное пятно на полу и красные ягоды на пригорке, сову, повернувшую ко мне свою крупную ушастую голову, каменный круг и реку, Одри ван Хорн, подобравшую пышные юбки, чтобы бежать ко мне. И в конце я совершенно отчетливо увидел стол, а на столе документ – и подписывающих его людей: Бенджамина ван Хорна, Лиланда Палмера и незнакомого мне пожилого мужчину.
«Что с вами, констебль?» – спросила меня Одри. И когда я, вздрогнув, перечислил ей свои видения, лицо ее стало счастливым и лукавым. «Ну, теперь я спокойна, – сказала Одри. – Духи Вапецисы вам все-таки помогли».
Диана, и тут, пока я смотрел на нее, дурак дураком, на поваленный ствол березы опустилась птица – знакомая мне маленькая птица с розовой грудкой.
Диана, я не знаю, должен ли я...»


– Черт! – Купер взъерошил идеально причесанные волосы, поставил кляксу на бумагу, пару секунд вчитывался в написанное, после чего отложил перо, смял лист и выкинул под стол. – Не могу писать.
Трумэн по очереди подмигнул Энди и Хоуку.
– Купер, – начал он. – Хоук считает, что тебе пора отправляться за своим медведем.
Констебль поднял голову и уставился на улыбающихся друзей.
– Когда мужчина из моего народа хочет понравиться женщине, – заговорил Хоук, и его бронзовое лицо было ужасно серьезным (Энди, напротив, давил в себе смех), – он идет в горы и берет с собой только нож. Там он встречает медведя и дерется с ним один на один. Великая смелость и сила нужны, чтобы сразить мичи-мокве с одного удара. После чего охотник снимает с медведя шкуру и оставляет ее ночью у типи своей любимой...
– Мы представили, как удивится Бенджамин ван Хорн, когда утром найдет у себя на пороге шкуру медведя, – пояснил Энди и не выдержал – расплылся в улыбке.
– Извини, но после того, как ты пробыл где-то полдня вместе с Одри ван Хорн, ты сам не свой, – развел руками Трумэн. – Говорят, ты приехал с ней на одной лошади?
– Гарри, – перебил его констебль. – Видел ли ты когда-нибудь в окружении ван Хорна человека его возраста, крупного, седовласого, с надменными манерами и выразительными чертами лица? С тростью в виде головы индийского слона?
– Купер, – изумленно сказал Гарри Трумэн. – Будь я проклят, если ты описываешь не старого Эндрю Пэккарда.
– Мужа Джози и хозяина лесопилки?
– Ну.
– Гарри, я повторяю свой старый вопрос: кто еще владеет этой чертовой лесопилкой?

– Купер, ты что такое придумал? – спросил Гарри, стараясь успеть за быстро идущим констеблем. Слева от него легко и неслышно шагал Хоук, сзади семенил Энди.
– Я чего только не думал, Гарри. Я обвинял и Одри, и ее отца, руководствуясь старым принципом «кому выгодно». Помнишь легенду, которую рассказывал Хоук? «Пока будет биться алчное сердце, зло будет выходить из леса, чтобы убивать». Что тут самое ценное, в этом суровом краю, за счет чего богатеет Бенджамин ван Хорн и процветал старый Пэккард? За счет леса и его обработки. Умер Пэккард – его доля перешла к Джози, умерла Джози – все перешло к ван Хорнам и... к кому еще? К Лиланду Палмеру?
– Но Лора, Купер. И Мэдлин Фергюсон. И Тереза Бэнкс.
– С Мэдди и Терезой мне не все еще до конца понятно, а вот Лора ждала ребенка от Бенджамина ван Хорна. Предположим, что ее отец знал об этом, предположим, он не хотел, чтобы ребенок родился и стал наследником доли ван Хорна, ведь сам собирался в одночасье завладеть всей лесопилкой...
– Но ведь Бенджамин ван Хорн жив, Куп. И у него есть Одри. О каком наследовании их доли может идти речь?
– А кто тебе сказал, что они бы прожили долго?
– Вот черт!

Продолжение в комментариях